Было время, когда мы звались Сестры Таль. Таль, потому что практически никто на Украине не мог выговорить «Я-кубс-фельд» с первого раза, и потому что «Якубсфельд» звучало слишком по-еврейски, и в этом-то и была вся соль, вся неизбывная ирония того и тогда, что нельзя было петь еврейские песни с еврейской фамилией. Только у мамы на кухне.
Hа иврите «Таль» значит «роса». Чистая и прохладная, символ рассвета и возрождения. Это было то, чем мы тогда хотели быть — возрождением мира, исчезнувшего в оврагах и крематориях еще до того, как на свет появились наши родители. Мир идиш, мир песни на идиш, театра на идиш, мир книг и разговоров на идиш, такой яркий, сочный, такой полный жизни и любви к ней, такой прекрасный.
Нужно быть молодым, идеалистом или наивным, чтобы не сказать «идиотом», чтобы попробовать сделать это — тонкими девичьими руками воссоздать и оживить то, что было уничтожено Гитлером и Сталином. У нас были все эти качества в избытке. И мы пели идиш. Мы мечтали об идиш.США, Канада, Израиль, Германия, Румыния, Болгария и, конечно же, вся Украина.
Я никогда не забуду их лица — лица наших зрителей. Радость, слезы. Мы были слишком молоды, чтобы полностью, в полной мере понять их.
Однажды, в маленьком украинском городкеь в типичном после-советском театре, где все дышало на ладан, когда мы с сестрой вышли на сцену, зал встал как один. Они, наши зрители, аплодировали нам стоя еще до того, как мы спели хоть одну ноту. В В тот зимний вечер, по крайней мере, для нас тот старый театр сверкал огнями самых престижных сцен мира. Он блистал признанием.
Девяностые были тяжкими годами, голодными и лихими на Украине. Всем было нелегко. И что же делают певицы идиш в это время? Правильно, работают пятничное шоу в лучшем ночном клубе Украины.Не только работают, но и закрывают его песнями на идиш! После нас, как говорится, был только стриптиз.
Я могла бы говорить о дисках, о победах на конкурсах, о фестивалях, о великих артистах, с кем мы имели честь делить сцену, но когда я думаю о тех временах, эти два — театр и ночной клуб вспоминаются с особой нежностью.
А что было потом? А было вот что: нам нужно было идти и растить новое поколение евреев, евреев, которые не позволят никому испугать их их же еврейской фамилией, которые будут петь на идиш так, как нужно на нем петь — свсей душой. Их нужно выхолить и вылелеять, как мы когда-то лелеяли наши песни.
Прошло время и с пятью детьми у нас обеих,мы поняли, что пока мы растим наших детей, они растят нас тоже. Я думаю, то же самое происходило и с нашими песнями. И я тотчно знаю про себя: я еще не все спела. Я еще не все спела, не написала, не вырастила. Мои неспетые песни тянут за подол моего плятья с той же настойчивостью, что и ненаписанные еще истории и не совсем выращенные еще дети. Я им всем нужна, мы им всем нужны.
Photo Creidt: Stepan Alekyan and Felix Rosenshtein.
Проза Парижской Жизни 