Мы долго к этому шли: замечательная Шилина Людмила, чьей эрудиции может позавидовать энциклопедия, а чувству юмора — КВН, редактировала текст, а Julia Krivitskaya талантливая и тонко чувствующая художница, рисовала иллюстрации. Ну, и я писала, конечно. Но только глядя на обложку, понимала, что это реальность. И, благодаря великолепному Stephane Cojot-Goldberg и очень профессиональной и чуткой Леся Зоря, реальность нежная, красивая и поэтичная. Так не бывает, скажете вы. Вы правы, скажу я, так не бывает, но так, тем не менее, есть.
Обсуждение обложки с Лесей напоминает разговоры Б-га и Живанши: «Обложка, это то, что наденет моя книга. Я создала женщину, Вы её одеваете.»
Книга «Проза Парижской Жизни», это серия автобиографических рассказов, смешных, поэтичных и философских одновременно, в которых читателю открывается простой и неповторимый Париж: город и его обитатели, со всем их романтизмом, идиотизмом и меланхоличным волшебством.
Итак, книга отправилась в печать, впереди презентации в Одессе, Париже и Хьюстоне, и зима впереди неожиданно стала не просто сказочной, как всегда, а необыкновенно интересной. Интересная такая сказка получается. Чудесная.
И самое чудесное в ней, это даже не сама книга, как это ни парадоксально звучит, а те, с кем и как я её делала. Например, предисловия для “Прозы Парижской Жизни” написали два человека, которые очень много для меня значат и общение с которыми для меня всегда открытие. Olga de Benoist, моя подруга, замечательная писательница и сородительница “Белого Феникса”, написала такое предисловие, что его нужно издавать отдельной книгой. Существует история о том, что когда Спилберг показал Джону Вильямсу, который писал музыку к “Списку Шиндлера”, отрывок из фильма, тот был потрясен и воскликнул: “Твой фильм заслуживает лучшего композитора!”, на что режиссер ответил: “Я знаю, но лучшие уже мертвы.” Вот так и тут, только в этой истории Спилберг — это Оля. Общение с Олей напоминает зиму в Новой Англии на берегу океана: кругом величественная, первозданная красота, в камине потрескивает огонь, теплый свитер, привычный изгиб чашки чая в руках, но за всем этим ты слышишь рокот, неумолчный, непрерывный рокот волн, что бьются и бьются о берег со всей страстью тех, для кого время не существует, и привычкой тех, у кого есть всё время во вселенной. Вот так и Оля, говоришь с ней, и зимний лес, и чай, и нежный свитер, но грохочет, грохочет в человеке великий,как океан, талант и бьется, бьется о берега ее сомнений.
Еще одно предисловие написано человеком, который, можно сказать, был одним из моим первым духовным учителем. Еврейская мудрость гласит: “Именно в отсутствии учителя его присутствие ощущается наиболее сильно.” Эти слова подходят к Петру Григорьевичу Миронову Pyotr Mironov как ни к кому другому. Я никогда не забуду нашу первую встречу на уроке актерского мастерства в Киевском Эстрадно-Цирковом Училище: я зашла в класс, подняла глаза и посмотрела в глаза человеку, который буквально обжигал своей искренностью. Надо сказать, что в училище мы с сестрой попали уже после нескольких лет работы на эстраде. В шоу-бизнесе так не смотрят, так смотрят люди от искусства, люди от Б-га. Так смотрел Петр Григорьевич на своих учеников. Я помню, меня сбивала с толку эта искренность, это невероятное мужество быть готовым обнажить душу в любой момент. Это вам не шпагу из ножен вытащить. Это — вытащить из ножен самого себя, в любой момент, перед любой аудиторией. Толку от меня на этих уроках было как от лошади в балетном классе: я не понимала что от меня требуется, зачем это нужно и одно время даже надеялась, что если я буду сидеть тихонько и кивать, то пронесет. Не пронесло. Петр Григорьевич требовал такой же искренности, такого же мужества от своих учеников. Я даже начала бояться его уроков, потому что он требовал самого страшного, самого неблагодарного, самого прекрасного и возвышенного труда: душевного. И я очень хорошо помню урок, во время которого произошел этот перелом, когда я поняла, что мне придется не только работать над открытостью, когда я захотела быть открытой : мы работали над этюдами и Петр Григорьевич попросил поочередно показать ему страх, тревогу, любовь. Я, по обыкновению, показывала чудеса актерского мастерства, и, когда я показала “любовь”, эдакую сладкую картинку с стиле “раз ромашка, два ромашка”, Петр Григорьевич посмотрел на меня очень серьезно и сказал: “Если это для тебя любовь, то мне тебя искренне жаль.”
И я поняла тогда, что, как это ни странно, я обесцениваю себя и свои чувства, когда приглушаю их, что меня нет, пока я не откровенна, что меня нет, пока я не смела. И что мне нужно воспитать в себе мужество и храбрость, чтобы они могли нести мою искренность, на щите или под щитом, как получится. И я рвалась на его уроки, боялась, трусилась, но любила и рвалась. И многие годы потом я вспоминала его слова, читала тех поэтов и писателей, что он цитировал во время уроков.
Петр Григорьевич Миронов не сделал из меня хорошую актрису, но он сделал из меня человека, для которого искренность, мужество и душевная щедрость важнее всех земных обстоятельств, и за это я ему всем сердцем благодарна.
Впервые книга «Проза Парижской Жизни» увила парижский свет в шоколадном бутике «Puerto Cacao», что на улице Фабур Сан-Дени, номер 130, во время очередной литературно-музыкальной вечеринки, организованной литклубом «Белый Феникс» и гостеприимной хозяйкой бутика Гульнарой Аджиевой.
Это был волшебный вечер, парагон праздничного сезона: уютный, весёлый, нарядный, с искрометными импровизациями и талантливыми выступлениями.
А официальные презентации книги «Проза Парижской Жизни» состоялись 24 декабря в Одессе, 16 января в Париже. Впереди презентации 22 февраля в Хьюстоне, США и 24 марта в Киеве.
И еще немного благосклонной прессы:
Проза Парижской Жизни 