На окнах тяжёлые красные занавеси, книжные полки такие, как я люблю: видно, что их тщательно организовали когда-то, и, может быть, даже не раз, но, что поделать, слишком много хороших, интересных, нужно-прочесть книг, и они громоздятся, впопыхах втиснутые между своих организованных собратьев, которые стоят на своих устоявшихся давно местах, громоздятся, втягивая в себя свои обложки, как мы втягиваем в себя локти в переполненном трамвае: «Простите, я ненадолго, я просто здесь постою.» И так они и остаются стоять, эти хорошие, неожиданные, нужно-прочесть книги, и там уже их место, эти книги-эмигранты, эти книги, которые создали свой дом на чьей-то полке. Как всегда, мне хочется взять их в руки.
Кстати, о руках. Они держат резной хрусталь старого бокала для шампанского, бокал в форме тюльпана, сейчас такие не делают, сейчас бокалы для шампанского в виде трубки. Индустриализация.
Мы у друзей- в старом доме с красными занавесями, с толпящимися книгами на полках, в доме, который стоит на месте самого первого еврейского кладбища в Париже. Все логично: именно на кладбище так жутко хочется любить жизнь.
Разговор такой, что я тихо млею. У каждого есть свои странности, и у меня их несчитанно, но это- разговоры на темы, не имеющие никакого отношения к реальности жизни,- это моя страсть. Где жил Ленин в Париже и как география завоеваний Атиллы повлияла на границы королевства франков.
Хозяйка квартиры немного говорит по-русски и несколько лет назад была в Одессе. Разговор заносит за Одессу и за Пале-Рояль. Есть в Одессе такой сквер, тёзка знаменитой Парижской площади Пале-Рояль. Парижская площадь получила это название, которое переводится как «королевский дворец», потому что некогда там стоял королевский дворец, который во времена трёх мушкетёров служил домом кардиналу Ришелье и соответственно назывался «Пале Кардинал». Одесский сквер, названный в честь этой площади, на неё похож только одним: он также неописуемо очарователен. На этом архитектурное сходство по большому счёту заканчивается. Но это неважно. Глядя на одесский Пале Рояль, начинаешь понимать как можно остро и больно тосковать по Парижу, как можно желать опять пройтись по этим улицам, вдохнуть эту историю, которая растворилась, смешалась с запахом машин, людей,времени, любви, потерь, старых домов и дворцов и стала парижским воздухом, потому что только с такой тоской можно назвать Пале Роялем что-то, на Пале Рояль, в принципе, не похожее.
.
.
Люди всегда подражают неподражаемому, и у Парижа подражателей не счесть- даже в Запорожье, среди невыносимо совкового ландшафта проспекта Ленина, было такое маленькое и неуютное кафе под названием «Париж», как это ни странно. «Это наш маленький Париж,» говорили запорожчане. И они были по-своему правы. Париж-это не место, Париж-это чувство, и на это чувство имеет право каждый, независимо от того, где он родился. К словам Ричарда III о том, что каждый имеет право на жизнь, свободу и поиск счастья, хочется добавить, что каждый имеет право на жизнь, свободу, поиск счастья и Париж. Хотя, вполне возможно, что Париж это и есть- жизнь, Свобода и поиск счастья. Так же, как одесский Пале Рояль-это тоска, чистая тоска, такая тоска, которая бывает только от настоящей любви.
Мы засиделись поздно. Уже почти полночь, когда мы выбегаем на улицу, на узкую темную парижскую улицу, в конце которой светятся фонари бульвара Сан-Жермен. Холодный воздух хватает за горло, разморенное вином и беседой. Шурша колёсами, подъезжает такси.
Мы едем по ночным улицам, безмолвно взирая на огни, дворцы, мосты. В какой-то момент перед нами встаёт Эйфелева башня, вся в огнях, и, как всегда, наполняет моё сердце необъяснимой радостью. Мы огибаем её, этот маяк Парижской жизни и выезжаем на мост Бир-Хакем, где в полночь пусто, нет привычных фотографов, моделей и японских молодоженов.
Я прижимаюсь к мужу крепко, как в переполненном одесском или киевском трамвае. Он обнимает меня и говорит шофёру:
-Там улица дальше перекрыта, здесь сверните направо.
Проза Парижской Жизни 
Добавить комментарий