Каор- город великолепия. Цветущий город галлов, которые так доблестно его защищали, что Юлий Цезарь, в конце концов сломивший их сопротивление, упомянул их в своих комментариях,- вот оно, горе побеждённых, которых помнят по запискам победителя.
Римляне построили здесь термы и амфитеатр, уступающий по размерам только Колизею в Риме, который, кстати, построили на золото, награбленное в ходе Иудейской войны, построили свои низкие виллы со всеми удобствами, включая водопровод, отопление и мозаичные полы.
Стоит всего лишь моргнуть, и Средневековье уже здесь, и Каор-богатый город, гордый, как окружающие его горы, возвышающиеся над долиной Лота и словно нехотя спускающиеся к тщательно возделанным полям и виноградникам.
В XVI веке, во время Религиозных Войн, Каор снова доблестно себя защищает, на этот раз против Генриха Наваррского, который решил взять город совсем не по религиозным причинам, а по практическим- богатство Каора было широко известно. Ситуация была пикантная, если учитывать, что Каор входил в приданое его жены, Маргариты Наваррской, а если учитывать, что прекрасная Марго, сколько жили её мать и братья, не могла добиться полной выплаты своего приданного, то ситуация из пикантной превращается просто в неудобоваримую.
Но дело не в Каоре. Дело в том, что в Каоре есть один ресторан, который до этого был таверной, а таверной он был с конца XV века. Именно сюда мы забрели одним июльским днём, когда только начал накрапывать холеричный летний дождик.
Старинные балки поддерживают потолок, который, кажется, ещё гудит голосами горожан, рыцарей и пилигримов. Пухлые ручки детей поддерживают их упрямые и гладкие подбородки, пока они заворожённо смотрят на уже вовсю льющийся дождь.
Мы заказываем гусиную печенку и конфит из утиных ножек, бутылку местного вина, на случай, если дождь надолго, и нам приносят- мощное, как здесь говорят, и терпкое вино, полное строгих нот слив, которыми знаменита местная земля, ягод и земли. В букете его я чувствую запах реки с илистым дном и с шелковицами, нависшими над вязкими берегами, хотя, может быть, этот запах несётся из открытого окна, до реки ведь рукой подать. Вино терпко и великолепно, как свадебный убор королевы Марго, знаменитый жемчужный убор, который она потеряла во время всех этих воин,- прекрасно и кругло, как жемчужины, терпко, как их потеря, когда теряешь гораздо больше.
Приносят гусиную печень. Добротные ломти цвета розового мрамора в летние сумерки, надежно укрытые жёлтым пластом гусиного жира, они томно покоятся на зелёных листьях хрустящего салата, рядом с переливающимся золотом и охрой луковым джемом, полные нежных обещаний, как юные влюблённые.
Утиные ляжки изгибаются обольстительно, как ножки танцовщиц на картинах Тулуз-Лотрека, а картофель а ля сарладэз, как оборки юбок танцовщиц кабаре, только подчеркивает сладострастные линии.
Вино тягуче и мощно, кажется, мы никогда не одолеем эту бутылку.
Джон мастерски и с аппетитом расправляется со своей уткой. Он сидит у самого окна и свет благосклонно падает на смуглое лицо с тёмными бровями, на неожиданно -когда, когда он так вырос?-широкий размах плеч. Где, о где мой маленький котёнок, который смотрел на мир круглыми глазами и ничего, кроме клубники, яблок и mac’n’cheese есть не хотел?
Его сестры сидят рядом, Беляночка и Розочка. Розочке восемь месяцев и ей не до утки и её печени- она занята аэродинамическими опытами: бросает на пол все, до чего дотягивается. Беляночка старше и мудрее. В свои четыре с хвостиком она с сосредоточенным видом знатока пробует каждый лакомый кусочек, преданно смотрит папе в глаза и каждый раз подтверждает:
-Масса вкуса!
Папа горд и счастлив. В его представлении воспитание любви к прекрасным вещам в жизни, умение ею наслаждаться-необходимый атрибут полноценной личности.
-Я за неё спокоен, она лишь бы что не съест, -доверительно шепчет мне он и мечтательно улыбается: она, с таким вкусом пробующая гусиную печенку, она выберет из жизни самые лакомые кусочки и положит себе на тарелку, она не будет пить горький настой, что готовят те, кто недостаточно нас любит.
Я так не думаю. Я вообще ничего не думаю сейчас. Я только и успеваю, что подбирать падающие на пол ложечки, ложечки, опять ложечки и салфетки.
Можно любить прекрасное и быть подонком. Можно прекрасно разбираться в литературе и сказать себе: меня все равно никто не любит, так пусть хоть этот. Можно обладать многими талантами и пить по вечерам в одиночестве, потому что выхода нет.
Я далека от Лоуренса, который считал, что если бы все мужчины хорошо выглядели в красных облегающих брюках, в мире не было бы войн. Но я иногда думаю о том, что если бы мы больше любили себя, мы бы меньше ненавидели других. Красота не спасёт мир. Красота может спасти только нас от этого мира, а сам мир в спасении не нуждается, он нуждается в нас, полных сострадания.
Вино, терпкое и сильное, как жизнь, как жизнь, неожиданно закончилось. Пора уходить. Дождь к этому времени тоже перестал и снова выглянуло солнце.
Спустить супер современную коляску по средневековой лестнице, — это целое дело и дети были уже давно внизу, пока мы с мужем снесли её вместе с Розочкой вниз. Мы были на последних ступеньках, когда снаружи ресторана вдруг раздались громкие крики- полный отчаяния голос Джона и вслед за ним похожие на сирену завывания Беляночки. Одним прыжком мы были на улице, на пустой после дождя террасе ресторана.
-Что случилось??!!
-Мамочка, она облизала столики!
Голос Джона полон негодования и неверия, что такое можно сделать.
-Это правда?-спрашиваю я у Беляночки. Её глаза-озера наполнены слезами, губки дрожат. Вместо ответа она показывает на столики у входа- в отличие от остальных, покрытых блестящими на солнце каплями дождя, эти почти сухи.
-Ты?
-Да-а…
-Зачем?
-Они были мокрые. А теперь они сухие.
Я с трудом удерживаюсь от хохота.
-Солнышко, надо было тряпку попросить. Зачем же языком-то?
Я беру её ручку и мы все вместе идём дальше. Может быть, если красота не спасёт этот мир, она его хотя бы вытрет.
photo credit: notafalerni IMG_7455bb via photopin (license)
Проза Парижской Жизни 
Добавить комментарий