Восемьсот метров.

Холодно, ветер, дождь. Восемьсот с лишним метров. Нам с дочкой нужно пройти эти метры с ее сестрой, коляской, зонтом, её поделкой из цветной бумаги и, желательно, без моего несчастного выражения лица.

-А когда пойдет снег? -спрашивает дочь. – Когда пойдет снег, мы будем делать снеговика?

Дождь стелится наискосок, по почерневшему тротуару ветер гонит мокрый жмых первых опавших листьев. До снега далеко, дальше, чем эти восемьсот метров.
Сначала все листья поменяют свои цвета, они станут золотыми, красными, коричневыми и багряными. Я люблю слово «багряный», «багрянец», в этом слове есть Пушкин и вид на парк из окна школы, голос учительницы, и все в жизни просто и ясно.

-Банановыми? Листья станут банановыми? Ура, я обожаю бананы!

-Нет, ба-гря-ны-ми, они станут багряными.

-И потом пойдет снег?

Нет, снег потом не пойдет. Сначала листья начнут опадать, сначала самые слабые и самые храбрые, потом, за ними – все. Это будет как эмиграция в девяностых, когда отрывались от родных веток и летели в неизвестность все. И, когда опадут все листья, деревья станут голыми, как голыми стали наши праздничные столы и улицы наших городов. Голыми, хрупкими и красивыми. Будет становиться все холоднее и холоднее, пока однажды не ударит мороз…

-И пойдет снег?

-Это то, что все будут думать. Но я тебе скажу: нет, еще нет.

Мороз ударит еще, и станет ужасно холодно, потом вдруг слегка попустит. Ты будешь ждать снега допозда и, в конце концов, пойдешь спать. И вот, пока ты будешь спать, на город тихо-тихо опустится снежинка. Она опустится на крышу дома на бульваре Распай, она посмотрит вокруг и ей понравится то, что она увидит – парижские крышы. Она позовет своих друзей и мириады прекрасных, сверкающих снежинок опустятся на город. Тихо, тихо, пока ты спишь, все эти сказочные снежинки будут лежать тихо-тихо, чтоб тебя не разбудить, чтоб, когда ты проснешься, ты увидела город в его наряде из первого снега. И тише всех будет лежать та самая первая снежинка, которая к тебе прилетела.

Меня саму тошнит от той красоты, которую я рассказываю, плету как кружево, слово за словом для моего нахохлившегося под зонтом ребенка. Мир бывает жесток, моя девочка, в нем нет мира. Люди бывают бесчеловечны. Среди них есть подлецы и лгуны. Среди них есть те, которые будут лгать тебе и предавать тебя, убеждая, что это ты – лгунья и предательница. И нужно будет уметь быть сильной и нежной, чтобы не только уйти от лжи и предательства, но и не передать их дальше. А это нелегко. Но он стоит того, моя девочка, мир стоит того, и люди стоят того, чтобы жить в этом мире и любить этих людей, всегда, всегда, безоговорочно. Потому что это мы приносим мир в этот мир, это мы пробуждаем человечность в людях. Потому что мир прекрасен и безграничен, потому что люди изумят тебя своими добротой, мудростью и щедростью, потому что ты сама изумишь себя и их этими же качествами, а еще и глупостью и упрямством.

Но это все потом. А сейчас мы плетемся под косым дождем, разговариваем и ждем снега.

-А первая снежинка, мамочка? Она кто? У нее есть глазки, ротик и ручки?

-М-м… Я думаю, да. Она очень красивая.

Некоторое время дочь молчит, потом произносит как сквозь сон:

— Эта первая снежинка, это я.

Ветер, дождь, холод. Мы почти пришли.

photo credit: andrefromont Clichy la glisse via photopin (license)