Держись крепко.

Вагон метро, наполненный жёлтым светом, мчится во тьму, скрипя, трясясь и качаясь, как старый влюблённый.

-Держись крепко, — говорю я.

Вместо ответа дочь поднимает на меня глаза, — поднимает медленно и неодолимо, как рождается сильная любовь. “Я не буду держаться и посмотрим что будет, “ читается в их безмерной голубизне. Вагон встряхивает и она летит в группу студентов, крепко держащихся за поручни. Студенты подхватывают её и ставят на ноги.

-Держись крепко, — говорят они.

-Держись крепко, — повторяю я.

И вновь упрямство читается в голубых озёрах её глаз. Вагон трясёт, я хмурюсь. С убийственной медлительностью она кладёт кончики пальцев на поручень, самые кончики.

С другого конца вагона доносятся нестройные звуки разбитого аккордеона, из которого музыкант пытается выбить “Sous le ciel de Paris”. Он идёт по вагону, вагон трясёт, аккордеон дребезжит. Рельсы извиваются в повороте, вагон сильно кренит и дочь опять летит на студентов. Они подхватывают её и снова ставят на ноги.

-Держись крепко, — говорят они.

-Держись крепко, — гнусавит аккордеонист.

Я уже ничего не говорю. Я поднимаю голову и смотрю в потолок вагона, который несётся под землёй. У неё старинное еврейское имя,у моей дочери,имя, означающее “утешение”. Господи! Готеню! Между нами произошло непонимание, я назвала свою дочь “утешением” на полном серьёзе, почему же Ты подумал, что это шутка? И неожиданно, глядя на совершенно пустой потолок подземного вагона, я начинаю понимать, что мне действительно нужно утешение. Необходимо. Оно мне нужно больше, чем всем. Больше, чем всем Ленам Якубсфельд, которых я знала. Тем более, что эта Лена Якубсфельд уже такая, что не попросит.

Я опускаю глаза. Я так хочу, чтобы она держалась, я, которая за столько не удержалась в жизни. Моё утешение смотрит на меня с таким же видом, с которым я когда-то смотрела на маму, когда случайно бросила селедочные хвосты и головы в свежесваренный борщ. Вагон трясёт и качает, кругом тьма.

“Я буду держаться за тебя, — говорит неожиданно дочь. — Я буду держать тебя за Шанель,” уточняет она и берет меня за кончики ногтей. Вагон кренит опять и аккордеонист влетает в толпу крепко держащихся студентов, отскакивает от них, как от батута, извиняется, не пропуская ни единой ноты, и идёт дальше.

Дочь заносит, я подхватываю её свободной от её младшей сестры рукой и она держится, как и обещала, за кончики моих ногтей. Хорошо, девочка моя, держись так. Возможно, ты и права: возможно, у меня в кончиках ногтей больше силы, чем во всех поручнях парижского метро.

Неожиданно вагон выныривает на залитую белым светом станцию метро и останавливается. Двери открываются и мы выходим, держась друг за друга.

photo credit: Bourguiboeuf Moving without tripping via photopin (license)