Сумасшедшие Мамы

Часть Первая.

Солнечным январским днем мы сидели в гостиной у Магды и пили кофе. За окнами, за невидимыми занавесками искрились снежные сугробы, весело потрескивал огонь в камине, отгороженном от остальной гостиной серым экраном безопасности, на ковре, среди тяжёлой мебели тёмного дерева, уставленной свечами и семейными фотографиями, кувыркались и лепетали наши малыши. Мы все были затянуты в модные джинсы, тёплые свитера, сверкая, как снег за окном, крупными бриллиантами на безымянных левых пальцах, слегка подкрашены, легко улыбчивы, расслаблены. Мы все друг другу нравились. Хотя нет, здесь я, пожалуй, немного преувеличиваю.
Нас было шестеро. Мы все были мамами и членами “Клуба Мам Гринвич Дэйл”. Клуб этот основала я, вечная жертва беспощадной внутренней борьбы между убежденным интровертом и убедительным любителем человеческого общества, организовала вскоре после рождения Беляночки.Гринвич Дэйл был квартирным комплексом, практически единственным в этом городе размером с Париж и населением с Анапу, городе, где в роскошных особняках и виллах, спрятанных в лесной чаще, вили свои золотые гнезда русские олигархи, голливудские звезды и волки Уолл Стрит, гнезда, где стройные и ухоженные курочки Рябы в спортивных леггинсах и с Биркин наперевес несли золотые яйца. В таком городе Гринвич Дэйл был островком, который облюбовала себе интернациональная община Гринвича, все те, кто хотели его школы, его безопасность, красоту и престиж, но не на всю жизнь. И для нас, мам маленьких детей на этом острове, этот клуб был прекрасным общением, как мы это называли, или игрой в дочки-матери, чем это было на самом деле: мы наряжали детей как кукол, показывали их как кукол, играли с ними как с куклами, играли со всеми теми очаровательными бутылочками, игрушками и сосками, которые человеческая фантазия и наши возможности предоставили в наше распоряжение.

Я получала удовольствие от этого клуба: любитель общаться внутри меня распускался, как майская роза, в то время как интроверт страдал и грыз ногти, — и тайно был этому рад, потому что когда страдание становится привычкой, оно становится также и чувством комфорта.

Впрочем, я была не одна, кто получал от этого общения удовольствие,это делали все, каждая из нас и по-своему. Кэрол, бывшая президент крупного банка, а теперь мама двух очаровательных близнецов, была рада случаю услышать взрослую речь: её муж, банкир, как и мужья многих из нас, делал то же, что делало большинство мужчин в Гринвиче : уезжал на электричке рано утром в город и приезжал поздно вечером. “Городом” в Гринвиче назывался, конечно, Нью-Йорк, ни один другой город в мире не имел для Гринвича такого значения, как этот.

Гвен, врач из Новой Зеландии и мать долгожданной Анастасии, которая, казалось, всем своим поведением пыталась показать, что ждать её было ошибкой, искала в нашем общении забвения от душевных ран- она необыкновенно переживала разлуку со своей матерью.

Магда, бывшая манекенщица из Венгрии, вся обуреваемая страхами и комплексами, была настолько же восхитительна в своём неустанном стремлении их преодолеть, сколько она была невыносима в своих постоянных провалах в этом плане. Например, она обожала и одновременно терпеть не могла англичанку Кэйт, маму кудрявого Александра, за то, что та всегда была красива, как картинка. У Кэйт кроме красоты был ещё и потрясающий класс, не говоря уже о смертельном чувстве юмора, и видеть как она ставила Магду на место раз за разом было настоящей эстетический нирваной, даже в какой-то степени для Магды, по крайней мере, я хочу так надеяться. Когда тебя ставят на место красиво и со вкусом, это должно быть удовольствием, ведь это красиво и со вкусом.

Кристин, мама неугомонного Энтони, тихо и тщетно искала ответ на вопрос что с ней не так. Как и многие из нас в той гостиной в тот день, Кристин страдала бесплодием и как многие из нас, задавала себе вопрос что с ней не так, и задавала она его горько и часто.

Тот факт, что почти все мы тогда, счастливые мамы очаровательных малышей, прошли через гиену борьбы с бесплодием, стало случайным открытием во время одной из наших встреч. Это не сплотило нас, это просто стало ещё одной темой для нашего общения. Например, мы говорили — прыская от смеха, который едва прикрывал нашу боль, как слишком рано выпавший снег едва прикрывает потемневшую осеннюю траву, — о самых бестактных вещах, которые можно сказать женщине, страдающей бесплодием. Первое место по популярности и бесчувственности заняла фраза “Постарайся стать матерью самой себе, дорогуша,” сказанная знающим всё тоном. Никогда не говорите её женщине, старающейся стать матерью кому-то другому. Просто не говорите. Эта фраза не просто неуместна и жестока, она бьёт женщину ниже пояса, именно туда.

Но в тот день мы не говорили о таких неприятных вещах. В тот день мы были полны пост-новогоднего оптимизма и надежд. В тот день мы говорили о наших мечтах о других детях.

-Мы подождём до августа и будем стараться забеременеть в августе, — сказала Кэйт.

Каждая из нас подумала, что до августа семь месяцев, то есть два-три цикла лечения можно провести, а может, и больше, зависит от лечения, врача, удачи.

-Почему именно до августа? — спросила Гвен.

-Джордж вычитал, что в апреле рождается самый большой процент финансово успешных людей, — невозмутимо ответила Кэйт.

Магда, которая была плодовита как крольчиха,и до этого слушала равнодушно, навострила уши.

Джордж, муж Кэйт, обладал ещё более красивой внешностью, чем его жена, если только можно такое себе представить. Сын бывшей королевы красоты и… Впрочем, мы так никогда и не запомнили кем был его отец, так как образ его матери королевы заслонял собой все остальное. Ничего больше из его детства не имело значения. Так вот, этот нереально красивый Джордж обладал ещё и первоклассными мозгами и обожанием своей красавицы жены, поэтому, если он решил, что они будут ждать до августа, чтобы попытаться родить финансово успешного малыша, они это сделают.

Возвращаясь от Магды домой в тот день,я шла по усыпанным солью расчищенным дорожкам. Природа вокруг меня, казалось, пыталась доказать, что соль-это ничего, что волшебство и чудо, в которое мы сами себя призываем верить, существуют. Величественные сугробы причудливых форм искрились на ясном январском солнце, ветви деревьев, густо припорошенные снегом, спускались низко под грузом своих сверкающих нарядов. Те деревья, чьи ветви были голы, замерли словно в кокошниках из серебряных кружев.

Как всегда после приятного общения, меня терзали противоречивые чувства. Любитель поговорить во мне смаковал каждый кусочек воспоминаний, при этом прицокивал языком и взывал: “Ну, скажи, как же было классно!”, в то время как интроверт отчаянно искал что-то, какую-то глупость или бестактность, которую я сказала, какое-то катастрофическое откровение, чтобы ухватиться за них и биться об них головой, как об стенку.

Слова Кэйт не отпускали меня: я с удивлением думала, что мне никогда и в голову не приходило, что это нужно или важно — вырастить финансово успешных детей. Я, которая познала в жизни и достаток, и нужду, ни разу не задумалась о том, чтобы воспитать их, финансово успешных детей. Я шумно втянула воздух в лёгкие и в голове лихорадочно заметались мысли: а что ещё я забыла? О чем ещё я не подумала в воспитании своих детей? Общительный и интроверт испуганно вжались в стенки и поняли, что сейчас не до них.

Так я шла по просоленной дороге и думала. Да, легко мне, конечно, говорить, что финансовые способности моих детей меня не интересуют, говорить, когда я надёжно укрыта стенами того привилегированного и позолоченного мира, коим является Гринвич, или Грыныч, как говорят местные. Но Грыныч знает и знаю я, что не он меня такой сделал, я пришла к нему с этими мыслями и ценностями, возможно, вполне бесполезными, возможно, ложными.

Я совершенно запуталась и остановилась, чёрная точка с красной коляской посреди пейзажа, чья величественная красота благодаря испытанию зимой стала ещё великолепней. За припорошенными стволами деревьев угадывались крыши домов, у подножия скалистого утеса примостилось старинное кладбище, над замёрзшим озерцом нависли снежные ивы. Почему я никогда не старалась научить финансовому успеху? Потому что мы можем научить только тому, что умеем? Неправда! Я, женщина с коляской, с эстрадно-юридическим прошлым, с детства мечтавшая стать журналистом, дипломатом, переводчиком, кинологом, и никем из них не ставшая, я могу научить, что наши мечты, как наши дети, они рождены для любви, они нам даны, чтобы о них заботиться, что без нас они не могут выжить и мы без них не можем. Что не верить в свою мечту — это её предать, это себя предать. Что за мечтой нужно идти, всегда идти, или хотя бы просто смотреть ей в глаза, улыбаться и говорить ей: “Мама здесь, мама никуда не уходит.”

Я задумалась о них: о мечтах своих, мужа, о тех мечтах, что будут у наших детей; тех мечтах, что парят над нами как фигуры Шагала и трепетно ждут, когда мы их простим и в них поверим, чтобы им можно было к нам вернуться. Я думала и шла домой, соль скрипела под ногами, а далеко, над озером искрились заснеженные ивы. Медленно, как во сне, начал падать снег.

photo credit: Wilson Hui Emerald Lake Lodge via photopin (license)