Жарким июльским утром тысяча восемьсот пятьдесят четвёртого года у таверны “Кошка, которая играет в мяч”,что расположена возле ворот Сан Антуана, собралась толпа в ожидании дилижанса. В толпе, состоявшей из молодых людей, полных надежд и презрения, пожилых людей, полных разочарований и прочтения, старых дев, статных матрон, выделялась своей красотой и простотой манер юная девушка. Чёрные как ночь локоны выбивались из под скромной шляпки, украшенной букетиком из шелковых незабудок от модистки на улице Тампль, которая обслуживала всех продавщиц магазинов “Лувр” и “Самаритянин”. Руки, такие, какие бывают у женщин после первых родов, были скромно сложны под батистовым платком, чья ослепительная белизна заставляла забыть о его потертых краях и заставляла думать о других краях, а именно, о краях тех драгоценных шелковых шалей, что мастера на первом этаже того же “Лувра” так искусно обрабатывали у распахнутых окон со времен Людовика XIV.
Девушку звали Амели Ради и она возвращалась домой, к своим бабушке и деду, чье письмо, умоляющее её приехать как можно скорее и помочь своим престарелым родным, которые некогда дали ей столько любви и нежности, пришло вчера утром. Дело в том, что прошлой весной дедушка Амели посадил репку.
Дед Амели, Антуан Менье, чей род уходил своими узловатыми корнями в глубь истории Бретани, как могучие дубы уходят корнями в эту суровую и прекрасную землю, был человеком недюжей силы и строгого нрава. Менье всегда были верны своему долгу, они сражались за своего барона при Кресси, за своего короля при Пуатье и за своего императора под Москвой. Вернувшившись, они всякий раз опять мололи муку, сажали хлеб, рожали детей и умирали в своём родном Бон-ла-Шапель также, как они кололи и рубили вдали от родины, сурово и добросовестно. Так продолжалось веками, пока прадед Антуана, Эмиль Менье, однажды не соблазнил очаровательную жену соседа и, слившись с ней в страстном поцелуе на первом этаже своей прекрасной маленькой мельницы, забыл об осторожности и из-за мучной пыли, осевшей на его могучей, пылавшей последней страстью груди, оказался причиной взрыва этой самой мельницы, приносившей доход двести ливров в год, тем самым погубив себя, свою прекрасную соседку и будущее своих детей. Его единственный сын пошёл работать наемным работником к семье де Жучка, знатным землевладельцам, и внук его, Антуан, унаследовав семейную силу и отцовскую бережливость, сумел сколотить капиталец, на который арендовал ферму у этих же де Жучка за сто двадцать пять ливров в год. На этой ферме престарелый Антуан и его жена Жозефина и посадили прошлой весной репку. Скромный урожай, который приносила им довольно среднего качества земля на их участке никак не подготовил их к необычайному успеху: репка выросла до таких размеров, что вытащить её не представлялось никакой возможности и пришлось вызвать местного кюре, чтобы тот мог её освятить. Но и это не помогло и, когда Амели наконец вошла в родной дом в сумерках уходящего дня, она застала Антуана в постели, — от непосильных трудов в попытках вытащить репку, старик слег и был совсем плох.
Целую неделю Амели с помощью старой Жозефины ходила за стариком, возвращая ему ту заботу, которую он давал ей со дня смерти её родителей в море, с нежностью и умением, которые редко находятся в юных и красивых особах, прибывших в деревню из столицы. И старый Антуан медленно шёл на поправку, а слава о красоте юной Амели растекалась по деревне, как вино вытекает из опрокинутого бокала: мгновенно и непоправимо.
В воскресенье, когда Амели в сопровождении старой Жозефины отправилась в церковь, её красота и грация, оттененные живописной фигурой сгорбленной старухи, привлекли внимание молодого де Жучка, чья слава с девицами простиралась шире даже, чем его земельные владения, и характеризовалась такой же плодовитостью.
Во второй половине воскресного дня, когда солнце золотило яблони в саду и по лазурному, как эмаль, небу плыли облака, лёгкие, как вздохи влюблённого, а старый Антуан почувствовал себя настолько лучше, что вышел в сад и сидел в тени, вдыхая аромат яблонь и думая, что завтра он попробует выйти в огород опять и попытается вытянуть эту репу, молодой де Жучка, привлечённый красотой девушки, решил навестить семью Менье.
Максим де Жучка был отпрыском старинного дворянского рода, обедневшего в справедливых войнах и позже вновь разбогатевшего в несчастных браках. Прапрапрадед де Жучка очень гордился тем, что взял в жены младшую де Гранвиль, чьё безобразие было так велико, что бедняжка никогда не выходила в свет, но принесла своему мужу богатейшее приданое, включая комод эбенового дерева работы Буля, который стоил конюшни чистокровных скакунов.
Максим, получивший прекрасное образование, жил в Париже, блистал в Опере и на вечерах, устраиваемых герцогиней де Гранвиль в её особняке на Вандомской площади, на приёмах герцогини де Ланже, прогуливался с маркизой де Лустиньяк по Булонскому лесу, содержал известную Ману и имел триста восемьдесят тысяч долга, иными словами, он познал парижский успех. Время от времени Максим де Жучка наезжал в семейный замок повидать свою престарелую мать и сорвать чистые цветы девичества с самых прекрасных девушек в его владениях.
В тот день, когда он вошёл в сад Менье и увидел Амели в простом белом платье сидящей у ног старого Антуана, держа его старые натруженные руки в изящных своих, глядя в его поблекшие глаза своими, сверкающими как два голубых озера, неведомое дотоле чувство постучалось в его сердце. Максим влюбился. Его голова закружилась и парижский светский лев вынужден был ухватиться за ствол дерева, чтобы не упасть. Весь мир перевернулся для него и стал золотым и вечно рассветным. Он не знал что он делал и что говорил. Кто-то другой, а не он спросил у Антуана о его самочувствии и пообещал прийти завтра помочь вытянуть репку.
Назавтра,едва занялся рассвет, Антуан встал, умылся, пробормотал молитву и сунул ноги в старые разбитые сабо. Он вышел в сад, полный предутренних ароматов и птичьего щебета, и зашагал в огород. На пороге дома появилась согбенная фигура его жены, которая прищурилась на белеющую в сумерках рубаху старика и пошла за ним.
Антуан ухватился за листья репки, чьи округлости поднимались над землёй соблазнительной тугой дугой, и потянул. Жилы набухли на старых изможденных руках, пот катил градом по морщинистому челу и в глазах его потемнело, как вдруг знакомые руки, такие же старые и натруженные как он, обхватили его за бока и Жозефина прошептала в его ухо:
“Побереги себя, мой дорогой!“
Антуан крякнул и потянул ещё раз. И тут Жозефина издала душераздирающий вопль и упала замертво.
“Дедушка, это я, “раздался голос из темноты и Антуан увидел как из сгустка сумерков на него ступила высокая фигура его внучки. Амели, заливаясь слезами, принялась приводить в чувство старую женщину, которую она так напугала своим появлением. Старуха Жозефина была крепка и скоро она уже сидела на грядке, тяжело дыша и бормоча молитвы своим любимым святым. Едва она пришла в себя, как дед, старуха и Амели вновь принялись тянуть репку. Упругая плоть вздымалась из грядки, дразня их своей свежестью, но оставалась в земле. Вдруг скрипнула калитка и в сад вошёл Максим де Жучка, одетый с изысканной простотой парижан, тех парижан, у которых есть состояние и есть желание соблазнить. Увидев живописную группу у вздымающейся из грядки репки, он тут же отбросил в сторону трость, чей золотой набалдашник один стоил четыре тысячи ливров, и поспешил на помощь.
“С Вашего позволения, мадемуазель, “ прошептал он в розовое ушко Амели, когда его длинные, ухоженные пальцы обхватили талию девушки.
Антуан крякнул от натуги и они потянули. Репка вздыбилась, но осталась на месте. Максим мог бы тянуть так вечно, стараясь приблизить к своему горящему новой страстью телу тонкую и гибкую фигуру девушки.
Но в этот момент в сад вошёл кюре. К этому времени солнце уже взошло и его розовые лучи обещали жаркий, полный летних радостей день, и в этих волшебных лучах, которые всему живому придавали невиданную дотоле прелесть, а всему неживому — жизнь, даже чёрная сутана священника и его по-кошачьи круглые глаза и опять-таки, по-кошачьи крадущиеся движения были неожиданно приятны и забавны.
“Ах,позвольте помочь!” воскликнул господин кюре и, обменявшись с присутствующими утренними приветствиями, ухватился за спину месье де Жучка, инстинктивно пытаясь оторвать его от молодой девушки.
Господин кюре Бон-ла-Шапель был человеком лет сорока, средних тучности и добродушия, и в молодости обладатель недурных манер и изощренного ума. Но уединенность его прихода, частота дождей и мадам Бретон, его престарелая экономка, чей властный и вздорный характер послужили причиной её столь частых смен домов, где она работала, все это вместе постепенно лишило молодого когда-то кюре его стройности, изящности, тонкого ума, любви к прекрасному и привело к долгому и стойкому злоупотреблению алкоголем. Вино месье кюре поставлял месье Гаспар, чьи виноградники вот уже двести лет снабжали всех кюре этой деревушки. Месье Гаспар унаследовал свое дело от тётки, скверной и сварливой старухи, которая, тем не менее, имела замечательную деловую хватку, но к нашему рассказу это не имеет отношения, поэтому мы не будем больше останавливаться на месье Гаспаре и его родственниках.
Итак, кюре ухватил де Жучка за талию и, обдав вчерашними винными парами, потянул. Антуан крякнул и вновь дёрнул репку, и все потянули вслед за ним, старая Жозефина, прекрасная Амели, влюблённый де Жучка и кюре, похожий на пьяного кота.
Редко можно в этом мире встретить любовь, в глубине которой не таилась бы толика самолюбия. Так же и с домами: редко можно встретить такой, в котором не было бы мышей.
Мышь в доме Антуана Менье была стара как мир и глуха, как дети к словам родителей. При этом она страдала обжорством и близорукостью. И так случилось, что по какой-то неведомой причине запахи вчерашней попойки, поношенной сутаны и свежей земли смешались для мыши в чудесный и с детства знакомый аромат её любимого сыра: шевротан. Ослепленная голодом, чьи муки больше походили на муки неутоленного сладострастия, мышь бросилась к кюре и вцепилась в замусоленный подол его сутаны. От неожиданности кюре вздрогнул, дернулся, рванул на себя де Жучка, который наконец сумел прижать к себе Амели, та с визгом вцепилась в старую Жозефину, которая судорожно вцепилась в Антуана, который ещё раз крякнул, дёрнул и упал с репкой в руках.
Амели дрожала в объятиях де Жучка, кюре пытался избавиться от мыши, которая смотрела на него влюбленными и близорукими глазами, Жозефина вздыхала о натоптанных грядках, а старый Антуан сидел, крепко держа в руках репку, и на глазах у него были слезы.
photo credit: Pimthida <a href=»http://www.flickr.com/photos/49907242@N05/6710968825″>%5B108/365%5D</a> via <a href=»http://photopin.com»>photopin</a> <a href=»https://creativecommons.org/licenses/by-nc-nd/2.0/»>(license)</a>
Проза Парижской Жизни 
great !
НравитсяНравится 1 человек