Теремок на Ришельевской 3

Все испортил Петух. Его нежная артистическая душа оказалась не в силах вынести тот психологический надрыв, которым обычно сопровождается покупка и продажа одесской коммунальной квартиры, и он пустился во все тяжкие: пил на Дерибасовской и в Аркадии, шмалял в карты в прокуренном “Катране” и увивался за красивыми женщинами, а из всего перечисленного, именно красивые женщины в Одессе грех если не самый смертный, то самый богатый последствиями, это уж точно. Пил Петух много, играл плохо, и всё бы ничего, если бы не было у него такого утонченного и, можно даже сказать, требовательного вкуса, когда дело касалось женщин. Дороже всего ему обошлась дочь Вольфа Амадеусовича, которая как раз поссорилась с женихом, и ради которой Петух бросил дочь директора оперного театра. Дочь волка одесской недвижимости обладала таким же утонченным и требовательным вкусом в плане жизненных удовольствий, каким обладал Петух в плане женщин, поэтому несчастный влюблённый, на грани между страстью и нервным срывом, вынужден был срочно одолжить деньги у самого директора оперного театра в залог под свою комнату, двенадцать квадратных метров, полтора окна. Всё.
Нет никого на бирже одесских маклеров, кто добровольно взялся бы продавать квартиру, часть которой находится под залогом. Как говорит сам Вольф Амадеусович, прийти на корриду и подоить быка приятнее и больше пользы. Но и это был ещё не конец бедствий жителей квартиры номер 4. Полученные деньги Петух принёс в театр и оставил как были, в пластиковом пакете с надписью “Мальборо” в гримерке на одну минуту, пока отлучился по малой нужде. За эту минуту деньги украли, кто — неизвестно. В тот день репетировали “Царскую невесту” и под подозрение попала практически вся труппа, исключая тех, кто был на больничном и включая всю оркестровую яму.
В тот же вечер, когда перед подъездом дома на углу Ришельевской и Малой Арнаутской можно было видеть несколько молодых людей подозрительного вида — руки в карманах, наглый вид и золотые зубы, — а на кухне коммунальной квартиры номер 4 Петух бился головой об стол, в тот вечер Вольф Амадеусович впервые орал на злосчастных жильцов благим матом. Он пророчил в весьма непечатных выражениях, что подозрительные типы внизу от них не отстанут, что эту квартиру никто не купит и во всех деталях описал блеклое будущее жильцов и приятные чувства Розы Самуиловны по этому поводу.
Еж не слушал, он был занят: он пил с горла. Норушкина рыдала, пока горели на печи её блины, а проктологу Лягушке было безумно жаль всех, включая золотозубых типажей внизу, и он робко спрашивал Ежа, как тот думает, может, всё ещё хорошо закончится, но Еж сказал, что даст в морду.
Но что такое одесский маклер? Вы думаете, это тот, кто продаёт и покупает? Покупает немного дешевле, продаёт немного дороже? Чепуха. Это может любой дурак, а одесский маклер далеко не дурак, хотя всякое бывает. Одесский маклер может продать непродаваемое и убедить купить непокупаемое, а иначе грош ему цена на Привозе. Тем не менее, что конкретно произошло с расселением квартиры номер 4, никто так и не смог понять, хотя бабки Валя и Вика, что торгуют кукурузой и семечками на углу Дерибасовской и Пушкинской, божились потом, что видели как Вольф Амадеусович и Михаил Потапыч что-то обсуждали страстным шёпотом и дикой жестикуляцией. Результатом этого шёпота и этой жестикуляции стало то, что деньги нашли в тот же день — у главбуха оперного, кстати, — и передали подозрительным типам с золотыми зубами.
Две недели спустя, августовским воскресным утром, когда жара ещё не проснулась, Яков Маркович стоял у дверей своей полуподвальной прачечной, взирал на этот грязный мир и курил. Мимо него шумно пронесся свадебный кортеж — гудящие машины, ленты и цветы, невеста за стеклом в облаке пышного платья на подъюбнике и фаты. Когда пыль за кортежем улеглась, Яков Маркович увидел грустную Гульмиру за стеклом “Чёрного Моря”. Он помахал ей рукой, она помахала в ответ. Продавщица в магазине “Овощи Фрукты” проводила свадебный кортеж глазами и почему-то вдруг вздохнула с давно забытой надеждой.
Где-то кричали дети, шептались старушки, вздыхали влюбленные, солнце золотило листья каштанов на Приморском бульваре, Дюк протягивал руку одесситам, а домохозяйки набирали в тазики холодную воду и ставили туда ноги, чтоб не отекали, пока почистишь эту рыбу, чтоб она была здорова; скрежетали краны в порту, бились волны о борт усталого катера, кричали чайки и гулко звучали шаги в арке; пахло бахчой, мочой, морем и грилем, люди спешили домой, сидели в кафе, вешали белье на верёвках, поливали подсолнечным маслом салат с лучком и грызли рачки. В Одессе было лето.
А перед синагогой на углу Еврейской и Ришельевской было нервно. Яркой и нарядной толпой стояли свадебные гости, бегал фотограф, нервно переглядывались жених с невестой, а немного в стороне с видом вечно страдающего торжества стояла Буся. Молодой и взлохмаченный парень в ермолке и мятой рубашке с закатанными рукавами время от времени вылетал из синагоги и разводил руками: “Ну, будьте же людьми, сколько можно ждать?” Невеста нервно кусала накрашенные губы, а гости махали руками на молодого человека: “Отца невесты ждём! Ну, скажи им ещё подождать, ну, с минуты на минуту, будь человеком!” Минуты тянулись, молодой человек периодически выскакивал на крыльцо, умолял всех быть людьми, на него кричали и просили быть человеком, невеста смахивала слезу, а Буся вдруг достала из ридикюля сигарету дрожащей от гнева рукой, бросила отчаянный взгляд на дочь и будущего зятя и закурила. Наконец, со свистом тормозящих шин к синагоге подкатил чёрный Лексус и из него выскочил Вольф Амадеусович, на ходу поправляя костюм.
— Где ты был? — Возмущённо накинулась на него Буся.
— Где я мог быть? — Так же возмущённо ответил ей Вольф Амадеусович. — На сделке!
— В воскресенье? В такой день?!
— Элеонора Егоровна свой человек, открыла контору.
Вслед за Вольфом Амадеусовичом из машины вылезли слегка ошарашенные Норушкина, Еж, Лягушка и Петух. Только что их всех погрузили в машину и повезли в нотариальную контору, открытую в воскресенье специально для Вольфа Амадеусовича. Нотариус Элеонора Егоровна, пышная и одинокая дама, сильно накрашенная, сильно раскормленная, сильно затянутая в мини платье, кокетливо сняла залог с квартиры, кокетливо попросила всех расписаться там, где скажет Вольф Амадеусович, и дело было сделано. Норушкина получила однокомнатную на Черемушках, Еж на Таирова, Петух на Котовского — за плохое поведение, — а проктолог Лягушка комнату в другой коммуналке. Он же все равно человеколюбивый.
В синагоге было душно. Матроны обмахивались веерами и чем придётся. Егозили дети. Молодые люди старались выглядеть как можно брутальнее в своих костюмах, а молодые женщины пытались выглядеть как можно сексуальнее. Это была шикарная свадьба и все ждали стола. В облаке фаты и кружев, невеста делала седьмой круг вокруг своего жениха, когда Елизавета Петровна вдруг прошептала на ухо Вольфу Амадеусовичу:
— Вольф Амадеусович, извините, что в такой момент, но есть одна квартира… Преображенская, вид на Дерибасовскую, срочно.
Вольф Амадеусович, благостный и спокойный, как на показе, кивнул, но кроме этого кивка, не высказал никакого интереса, потому что всегда считал, что хороший маклер свой интерес показывает только дома.

photo credit: Mykola Vynogradov <a href=»http://www.flickr.com/photos/93126906@N05/23183409074″>Odessa kaleidoscope</a> via <a href=»http://photopin.com»>photopin</a&gt; <a href=»https://creativecommons.org/licenses/by-nc-sa/2.0/»>(license)</a&gt;