Хороший Маклер 3

Глава Третья

Елизавета Петровна неслась по Привозу, как гончая по свежему следу. Есть города в мире, где перед бегущим человеком расступаются, уступая дорогу, есть города, где за ним начинают бежать следом — может, там что интересное, — и есть даже такие, где следом за бегущим начинают бежать, чтобы помочь, да, удивительно, но и такое бывает. В Одессе же при виде бегущего человека женщины хватаются за сумки (или за грудь, если деньги в лифчике), а мужчины за бумажники. Потому что бегущий человек на рынке означает три вещи: он бежит, потому что он что-то украл, — значит, воры близко!—, он бежит, потому что у него что-то украли, — значит, воры близко!—, или он бежит, чтобы отвлечь вас, потому что воры близко и только и ждут, чтоб вы рты разинули. А вид бегущей Елизаветы Петровны всегда раззевал рты окружающим; даже в неподвижном состоянии она приковывала к себе взгляды — высокая и пышная бывшая красотка, слегка раскормленная Одессой, как слишком влюбленной бабушкой, с хвостом рыжих волос и привычкой всегда, при всех обстоятельствах, носить обтягивающие платья, чьи вырезы и разрезы стремились друг к другу, как несчастные влюбленные, разделенные непогодой и неработающим транспортом, и томный макияж со стрелками и влажным блеском на полных губах, а в движении она была просто летальна и мужчины, проверив свои бумажники, с удовольствием смотрели вслед бегущей по Привозу сочной, как помятый персик, красавице, и из-за ее пышных и трепещущих форм и рыжей челки не видели цепкого блеска бледно-зеленых, как северное море, глаз.  Красавица тем временем обогнула бабку, увешанную луком, отскочила от грузчика с подводой, кричащего “Ноги, ноги!” и юркнула в молочный павильон — Буся сказала, что Вольф Амадеусович пошел на Привоз завтракать.

Что такое пойти завтракать на Привоз? Это то, что делается только в Одессе и делается так: идешь по Ришельевской в сторону вокзала, день набирает жару и веселой одесской пыли, а ты аппетиту, идешь и предвкушаешь и дурманящий аромат клубники, если в июне, и сладострастную пушистость персика, если уже глубже в лето, который так лежит на твоей ладони, будто доверился только тебе; хруст ударяющей в нос квашеной капусты и остроту корейской морковки, которая стреляет из ушей; а скумбрия холодного копчения? а горячего? Вот идешь и думаешь об этом, потом сворачиваешь вправо, к рынку, в руках у тебя пакеты, в глазах нега и все знают, куда ты идешь: на Привоз. Рано так, наверное, еще позавтракает там, думают прохожие, немного завидуют и некоторые добавляют про себя: “Завтракать на Привозе лучше всего в молочном.”

Под высокими, как в соборе, сводами молочного павильона тянутся ряды широких и добротных бетонных прилавков, за которыми стоят не менее широкие и добротные женщины, тепло укутанные в платки в любое время года, многие в нарукавниках, стоят, разложив перед собой масло, творог, брынзу, выставив молоко, сметану, сливки, кефир, ряженку и простоквашу; вот переливаются огромными янтарями бутыли с медом, весенним, цветочным,акации, гречишным, вот выпечка и торты  с орехами, черносливом и вишней, все эти деликатесы разложены длинными рядами, от начала павильона и до самого его конца, который, будто конец не павильона, а всей жизни, блестит туннелем ослепительного дневного света и это неспроста: со всеми своими деликатесами и светом в конце туннеля, молочный павильон Привоза похож на жизнь тогда, когда мы в нее верим.

Когда Елизавета Петровна забежала в павильон, Вольф Амадеусович уже почти закончил, он стоял возле брынзочки и молодая деваха в вышитых нарукавниках протягивала ему крошечный ломтик на лезвии широкого ножа.

—Вольф Амадеусович, — выдохнула Елизавета Петровна, — я знаю кто увел квартиру на Шмидта! И на Пушкинской! Ой…И на Гоголя.

—Гоголя тоже ушла? —Вольф Амадеусович забыл за брынзу.

—Да шо Вы тут со своим Гоголем? — Вмешалась торговка. —Мадам, не мешайте мужчине пробовать. 

—Да подождите Вы с Вашей брынзой, — отмахнулась Елизавета Петровна.

—Это брынза?! —Возмутилась торговка. — Это ваша жизнь брынза, а это же  счастье, а не брынза! Берите, пробуйте, чтоб знать хотя бы, что это такое!

Елизавета Петровна и Вольф Амадусович послушно взяли по ломтику брынзы с ножа. Соленая, как слезы после первого развода, гладкая, как плечико трехмесячного ребенка, которого, затаив дыхание, вам разрешают подержать на руках, нежная, как первый робкий поцелуй и полная молочного вкуса, как воспоминания детства, эта брынза действительно была счастьем.

—Так кто? — тихо спросил Вольф Амадеусович.

Елизавета Петровна прошипела сквозь зубы:

—Тушка!

Лицо Вольфа Амадеусовича скривилось в отвращении.

—Дрянь, — громко сказал он чувством.

—Да что вы понимаете в брынзе! — Возмутилась торговка.

—Да, я не Вам, мадам, успокойтесь, — Вольф Амадеусович подхватил Елизавету Петровну под локоть и повел прочь от брынзы, которая была как счастье.

—Да гнида он, —согласилась Елизавета Петровна. 

Тушка была гнидой без всякого сомнения. Казалось, только вчера он пришел на биржу, заикаясь и умоляя  помочь ему что-то продать: больная мать, сестры, долги, было с чего пожалеть. И Вольф Амадеусович взял Гену Тушина под крыло, водил с собой, показывал как это делается, как нужно говорить с людьми, как вести сделку, на что обращать внимание. Взял свой кусок хлеба, как говорила с горечью Елизавета Петровна, и вложил Гене в немытый рот. И Гена, сутулый и прыщавый Гена, учился быстро. Куда-то очень скоро делись и разговоры о больной матери, и несчастная улыбка, зато появились новые часы, турецкий пиджак и редкой гадостности, опять-таки, по словам Елизаветы Петровны, высокомерная ухмылка. С Вольфом Амадеусовичом он теперь, если здоровался, то лишь небрежным кивком, вызывая у того в свою очередь пренебрежительный взмах руки: “Ещё один, цена которому хрущевка на Котовского!”

—У кого из-под носа вырывает, тварь? — Елизавета Петровна возмущенно стучала каблучками за Вольфом Амадеусовичем. — Он сейчас на “Золотое Дно”работает, у Аркадия Кислярского.

У самого выхода их попыталась остановить торговка ряженкой. Но Вольф Амадеусович только поморщился, заметив у той грязь под ногтями. Аппетит у него пропал окончательно.

photo credit: AndreasSchepers Kugelfisch via photopin (license)