Глава Десятая
Всё повторяется под луной, но, если верить Шекспиру, то только в первый раз это драма, во второй — насмешка. Вольф Амадеусович вновь прибыл в сопровождении Мишы в “Золотое Дно”, но только на этот раз Миша организовал встречу по просьбе владельца фирмы. Владелец, округлый Аркаша, явно нервничал при встрече. Рядом с ним , как прежде, сидела хрустальная Вика и с её тяжелым и холодным взглядом тщательно накрашенных увядших глаз.
—Вольф Амадеусович, — сразу начал Аркадий, —мы с Вами взрослые люди, люди занятые, давайте не тратить ни Ваше время, ни моё…
—Я Вам это предложил еще в прошлый раз, молодой человек.
Аркадий закашлялся, потом помолчал и спросил:
—Что Вы хотите, Вольф Амадеусович?
—Я? Я ничего не хочу. —Вольф Амадеусович был в прекрасном расположении духа. — Это Вы что-то хотите и мне кажется, я смутно подозреваю что. Но я могу ошибаться, я ведь человек пожилой, — Аркадию показалось, что на этих словах Вольф Амадеусович хихикнул и Вика едва заметно качнула головой, но он всё равно отчаянно кинулся в бой:
— Вы хорошо знаете, о чем идет речь. Вы же неглупый человек, — на этих словах Вольф Амадеусович оскорбленно прищурился на собеседника, который поторопился исправить ошибку: — Вы очень умный человек, очень. И Вы не боитесь. Иначе мы бы тут с Вами не сидели. Ладно. Сколько Вы хотите за квартиру на Чайковского?
—Триста.
Аркадий скукожил лицо в ту маску невыносимого презрения, которую в Одессе носит каждый уважающий себя торговец пиратскими компьютерными программами.
—Триста?! — Еле выжал он из себя. — Триста? Вы хоть какое-то представление имеете о том, сколько стоит такая квартира на рынке? Да ей красная цена сто пятьдесят, красная цена в базарный день!
Вольф Амадеусович поднял брови домиком и скорбно вздохнул.
—Вольф Амадеусович, ну, что Вы в самом деле? Аркашенька же Вам объяснил всё! Сто пятьдесять. Сыночка, дай ему сто пятьдесят две и все будут счастливы. — подала голос Вика.
—Мама! —Взвизгнул Аркадий.
—Триста, — спокойно сказал Вольф Амадеусович.
—Послушайте, давайте будем благоразумны, — развел руками Миша.
В этот момент дверь в кабинет приоткрылась и Алина просунула своё смазливое личико:
— Аркаша, только что звонил мистер Смит, оставил список квартир, которые его интересуют, там штук двадцать! Ой, —пискнула она, только сейчас заметив присутствующих, виновато прикусила губку, захлопала ресницами и скрылась.
Аркадий тяжело вздохнул:
—Двести. И это моё первое и последнее предложение.
— Двести девяносто пять и моё хорошее отношение.
—Двести пять.
Вольф Амадеусович трагично развел руками.
—Вольф Амадеусович, я Вас предупреждаю, — угрожающе начал Аркадий, — я знаю, что Вы сделали.
—Какой ужас, — флегматично заметил риэлтор.
—Вы сделали второй пакет документов в БТИ! Вы на это пошли! Я знаю! И я Вас уверяю, я пройдусь с лупой по Вашим документам, и если одна запятая будет не на месте…
—Сделайте одолжение, доставьте мне это удовольствие…С микроскопом!
—Какая лупа? С телескопом!
—А Вы романтик, Аркадий.
—У меня сейчас будет инфаркт, — деловито заявила Вика и встала. —Так, где эта дура Алинка?
Когда Вика вышла, голову поднял Миша:
—Ребята, вы же не забывайте, что я тут тоже сижу!
—Двести пять и мы что-то выделим Мише, — кивнул Аркадий. Пот обильно катился по его округлому лицу.
—Зачем ему Ваши выделения? —Возмутился Вольф Амадеусович. — Двести девяносто три мне и две Мише за испорченные нервы. Даже мои не выдерживают, — хладнокровно и весомо продолжал он, — а я ж саблист, они у меня стальные.
—Бывший саблист, — едко вставила из-за двери Вика.
—Всё проходящее, вечные только перерытые тротуары в Одессе, — философски заметил Вольф Амадеусович.
* * *
Квартира на Чайковского, 16 была продана за двести восемьдесят тысяч. Аркадий выкупил её на личные средства и сделка была проведена в срочном порядке. Нотариус Элеонора, как всегда, слишком накрашенная, слишком накормленная, слишком затянутая в узкое блестящее платье с разрезом, проверила документы с кокетливой тщательностью и поставила печати. Семен Маркович и Лилия Рафаиловна, довольные, уехали в Израиль к детям. Мистера Смита с тех пор больше в Одессе никто не видел.
* * *
В конце декабря в Одессе от лета, казалось бы, ничего не осталось. Пустые террасы кафе, пугающее, отяжелевшее от холода море и пронизывающий до мозга костей ветер с бульвара, который подгоняет одесситов по новой, израильской плитке тротуаров (оказывается, эта плитка, которую летом с таким энтузиазмом клали поверх старой, прошлогодней, на морозе становится скользкой как лед, хоть и красивой, как зеркало). Снег лежит на локтях могучих атлантов и пышногрудых кариатид, на балюстрадах балконов и на завитках раковин на фасаде гостиницы “Красной”, бывшей “Бристоль”. И лето прячется в воспоминаниях тех, кто всего несколько месяцев назад шагал здесь медленным, разморенным шагом: с сумкой на плече, панамкой на голове спиной к морю, лицом к городу; в воспоминаниях тех, кто сидел на этих террасах, разглядывая дефилирующих мимо туристов, попрошаек и фотографов с обезьянками. Лето прячется в припорошенных снегом складках локтей надменных кариатид и в завитках бород задумчивых атлантов, где-то в песке пустынных пляжей, откуда оно с тоской смотрит на неузнаваемое в своей холодности море. Надо ждать.
Накануне выпал снег и, когда темнело, было похоже, будто какая-то сказочная королева бросила на город свой плащ из драгоценного белого меха в россыпи самоцветов: словно сапфиры всех цветов мигали вывески кафе и магазинов, светились опаловым цветом фары машин и на углу Пушкинской и Арнаутской, где движение было медленнее, то и дело вспыхивали бирманскими рубинами тормозные огни.
В квартире на втором этаже дома, что на углу Пушкинской и Малой Арнаутской Буся двигалась по кухне без остановки: в праздник хорошей хозяйке тормозные огни и включить некогда. А сегодня был праздник: Вольф Амадеусович был умиротворен и тих: он таки да выменял двухкомнатную, что подарил детям на свадьбу, на трехкомнатную сталинку с доплатой, сегодня состоялась сделка и дети теперь собирались прийти на ужин поблагодарить родителей и отпраздновать с ними. По этому поводу Буся весь день пекла, тушила, обжаривала и томила всё самое лучшее, что смогла найти на Привозе и в гастрономе на Преображенской. Периодически она семенила в столовую, потом обратно, бормоча себе под нос: “Так, рыбку не забыть, потом курицу, потом крем для торта и начинку к пирожкам. И заварку не забыть!” Из комнаты рядом со спальней, которая служила Вольфу Амадеусовичу рабочим кабинетом, доносилось: “Буся! Буся!” Буся семенила на кухню, бросала: “Иду, иду!” и продолжала свой монолог под нос: “Заварку, курицу, крем, начинку, что-то забыла! Что я забыла? Было же что-то еще! Ах, да, рыбка, ой, не забыть бы!”
“Буся!”
“Иду!”
Буся вымыла руки, вытерла о передник, взяла лопаточку и начала любовно и бережно доставать из бульона куски фаршированной рыбы. Буся обычно делала “чулком”, но Жоры, у которого она обычно брала для этого рыбу, на рыбном рынке не было сегодня, поэтому Буся взяла что было и сделала кусками. Теперь эти куски, золотистые от луковой кожуры и тяжелые от фарша, она аккуратно, придерживая кончиками пальцев на ложе лопаточки, переносила на овальное блюдо немецкого фарфора, единственное, оставшееся от того сервиза, что им подарили на свадьбу.
“Буся!”
Буся подкатила глаза и решила не отвечать. Еще один кусок, золотистый и тяжелый, и Буся аккуратно положила ломтик буряка сверху.
“Буся, иди сюда!”
Буся еще раз подкатила глаза, на этот раз закинув голову:
“Иду!” Недовольно бросила она и открыла дверь холодильника, достала курицу, положила её в раковину и начала тщательно мыть. Крем еще надо и начинку. И заварку.
“Буся, солнышко! Ну, иди сюда, счастьинко, на минутку!”
Буся застыла, ругнулась в сердцах, выложила курицу на разделочную доску, приговаривая: “Вот так, моя умничка, ягненочек мой!” и стала остервенело мыть руки.
“Буся, ну, сколько можно звать! Неужели так тяжело к мужу подойти?”
Буся засеменила по коридору к мужу, мысленно: заварка, крем, начинка, курица.
Вольф Амадеусович сидел в своем кабинете у окна, за которым ранняя темнота превратила зимнюю Одессу в великолепную мантию сказочной королевы, склонившись к чему-то на своих коленях, к чему именно Буся не видела из-за письменного стола между ними. При виде жены он поднял голову цвета соли и перца и обиделся:
— Бусинка, ну, что так долго! Я ж тебя не просто так, а по делу зову!
—Воля, ну, дети придут через два часа! Ой, забыла, — Буся всплеснула руками в расстройстве, — тебе звонили.
—Кто?
—Не знаю, я, когда спросила, он засмеялся, сказал: “Скажите, Тони Смит звонил. Спасибо Вольфу Амадеусовичу, будет в Киеве, пусть обязательно позвонит. И, если что нужно на Довженко, всё сделаем.” Так и сказал. Какой Смит, Воля? И что у тебя с киностудией Довженко?
Вольф Амадеусович в ответ хихикнул как школьник, надел очки и с хитринкой посмотрел на жену:
— За ужином расскажу. Бусь, ты только послушай, — Вольф Амадеусович громко продекламировал: — “Во всяком деле, чтобы добиться успеха, нужна некая доля безумия.” Это он про меня написал, ну, точно про меня, ха-ха!
—Кто? Кто про тебя это написал?
—Как кто? Шекспир! — Вольф Амадеусович поднял с колен раскрытый томик Шекспира и показал жене. — Семён Маркович на прощание перед отъездом подарил.
—Воля, я тебя умоляю, как он мог про тебя это написать, если он жил в шестнадцатом веке в Англии? Одессы еще тогда не было!
Вольф Амадеусович некоторое время обескураженно смотрел на жену перед тем, как воскликнуть:
— Вот именно, не было! Одессы не было, но он знал, что она будет, этот Шекспир, он же гений! Знал и так и написал: “Во всяком деле, чтобы добиться успеха, нужна некая доля безумия”! А теперь скажи мне, что это не про Одессу и что это не про меня.
Проза Парижской Жизни 
Добавить комментарий