Паштеты, лангеты и просто любовь

В столичном городе П. столько кафе и мест, откуда можно полюбоваться верхушкой железной башни, местной достопримечательности, что создается впечатление, что человек в городе П. рождается лишь для того, чтобы посидеть в кафе и полюбоваться на башню. Но это, конечно же, не так: люди, рожденные в городе П. на башню смотрят очень редко. Разглядыванием башни, как правило, занимаются приезжие, и в этом их огромная ошибка: самой главной достопримечательностью столичного города П. является не башня и не собор, не королевский дворец и не королевская тюрьма. Главной достопримечательностью этого города являются его меню. Да, да, город, подаривший миру стольких писателей, стольких  вскормивший, уморивший голодом, полюбивший и убивший равнодушием, этот самый город пишет свои самые знаковые шедевры на ардуазах и на ламинированом картоне, полные красноречия, поэзии и драмы шедевры, шедевры, вызывающие слюну во рту и слезы в глазах.

Салат из козьего сыра и забытых томатов.

Прекрасные ребра ягненка.

Охлажденный горячий шоколад по старинному рецепту со своими собственными печеньями согласно настроению шеф-повара.

Паштет из зайца с своим соусом из ягод.

Дикий лосось на ложе из шпината с блестками томатов.

Помидоры пеняют на пустоголовую публику: “Все любуются “Томатным Супом” Уорхола, и никто и не вспомнит кто стоял у его истоков!”

Ягненок обиженно блеет: “Почему мне при жизни никто не сказал, что у меня красивые ребра? Почему нужно было умереть, чтобы это услышать?”

Заяц пришел с корзиной ягод и сказал: “Похороните меня с этим.”

Лосось бегал, бросался на людей с криками “Я плыву против течения! У меня такой нерест, просто отвал башки!”, сделал себе татуировку на спине с бабой и корытом, напился Зубровки, упал в кучу шпината и уснул. Ему приснились помидоры, позирующие Уорхолу и зайцы, посыпающие это всё блестками.

Усталый повар, получающий пятидесятый за смену заказ на горячий шоколад, чертыхается и выкладывает на тарелочке рядом с чашкой шоколада два прошлонедельных коржика. 

Я захожу в “Ля Фаворит”. Каждое парижское кафе, даже самое типичное, уникально. Иногда уникально лампой с драконами в уборной, иногда полустертым расписным фризом времен Belle Époque, треснутым зеркалом за спиной бармена или особым чувством юмора, с которым меню написано на чёрной дощечке. “Ля Фаворит”, например, характерно своим черно-белым декором, черно-белыми официантами и нахальностью своей террасы. Столики жмутся в один ряд на узком ремне тротуара, не оставляя места прохожим, так что сидящие за этими столиками и смотрящие на тех, кто проходит мимо, и те проходящие мимо и смотрящие на тех, кто сидит там за столиками, буквально наступают друг другу на ноги. И те, и другие игнорируют друг друга так, как умеют игнорировать друг друга парижане- в высшей степени любезно.

— Что желает молодой человек? — вопрошает официант у соседнего столика.

—Дьявола с мятой, пожалуйста, — отвечают ему.

Diabolo à la menthe, это газировка с мятным сиропом. Это у Пушкина чертенок с веревкой к омуту бегал, бедолага, а тут налил сироп в газировку и вуаля, чертенок с мятой.

По черно-белому залу носятся черно-белые официанты, в руках у них тарелки с блестками томатов и маршрутом оливок, с дуэтом лосося со своим репертуаром (каперсы и укроп). Невольно вспоминаются слова Фейхтвангера: “Ах, какие красивые слова мы находим, когда чувств уже нет!”

Хотя Фейхтвангера, надо сказать, в этот раз я вспомнила не к месту. У окна сидит, откинувшись на спинку стула, пожилой мужчина, куртка распахнута на полном животе, взгляд выцветших глаз устремлен в пустоту, одинокий бокал шабли перед ним  почти не тронут; рядом молодая пара, она — длинные черные волосы рассыпаны по спине и плечам, он смотрит на нее с таким самозабвением, что ясно, что он ничего не видят, ни черно-белого кафе, ни дуэта лососей, ни блесток. Она проводит рукой по его лицу, он закрывает глаза. 

За столиком рядом со мной сидит пожилая пара. Очень пожилая. Они сидят рядом на банкетке, повернувшись лицом к улице, с застывшей точеной грацией двух старых балерин. На даме темно-зеленая шляпка, на руках маникюр, на губах темная помада. Мужчина в бежевом шарфе с сухим кашлем. Высокий черно-белый официант с легкой недобритостью и загнутыми ресницами проносится мимо, на ходу ставит на стол пожилой пары два бокала с киром и крошечную мисочку орешков. Мужчина медленно и неуверенно поднимает мисочку с орешками в воздух.

—Что ты хочешь?— Спрашивает его дама в шляпке, медленно и скованно поворачивая к нему свой корпус.

—Я не хочу орешки, — скрипит мужчина и кашляет.

—Не хочешь, поставь на место, — говорит дама и отточенным движением берет один орешек в рот. —Не смотри на них.

Пара у окна целуется и, глядя на них, вдруг отчетливо ощущаешь как тает и растворяется всё вокруг, и это кафе, и дьявол с мятой, и настроение повара, и я. И понимаешь, что это чудо из чудес, красота, загадка и смысл мироздания: то, как открывается одной человеческой душе другая: падают засовы, которые не могли отомкнуть ни одно заклинание, ни одна мольба, и видно то, что у человека внутри — вселенная, звезды, планеты, солнца, черные дыры  и бесконечная ночь, и жуткий холод, и немыслимый свет, всё это внутри у одного человека, который решился довериться другому, и всё это видно. Это потом будут деньги, дети и домашние дела, потом будут грязная посуда и как такое можно было сказать. И хорошо, если будут. А пока две вселенные открываются друг другу и в этот момент они беззащитны и обнажены, как человеческие детеныши. Вокруг снуют расторопные официанты.  

За окном начинает моросить дождь, легко, одними блестками. Железная башня выглядит эфемерной во влажном воздухе.  Дуэт лосося поет гимн любви. Крошечный кофе становится бесконечным и одна вселенная открывается другой. Вот мои ягоды, похороните меня с этим.

photo credit: MyTangerineDreams My Favorite Parisian Waiter via photopin (license)