Парижский драккар

-Что это? — Взвывает муж. Я думаю, я бы на его месте еще не так взвыла.-Что это? Что это такое? — Муж звучит сейчас как Дмитриев в “Сильве”: “Ангильда, я спрашиваю тебя, что это такое?”

А что тут спрашивать?

-Корабль викингов,  — говорю я, не отрывая взгляда от телефона.

-Почему у нас на кухне корабль викингов?!- Продолжает возмущаться муж.-И почему я из-за этого, так называемого корабля, не могу пройти к кофейной машине?!

Надо отдать ему должное, на этот раз он прав. Нет никакой причины почему нормальный человек должен быть возбранен от свободы передвижения по собственной кухне вторжением иноземного корабля. Но нужно войти и в моё положение: куда бы вы дели ладью викингов у себя в квартире? Не в спальню же. Как всё, что не совсем уверен куда поставить, несешь на кухню. Я, кстати, тоже на кухне всё время торчу. Надеюсь, не по той же причине.

Муж добирается таки до кофейной машины, делает себе petit cafe, и теперь он в более философском настроении.

-На корабль викингов, между прочим, мало похоже.

И опять он прав. То, что лежит на кухне, на самом деле больше всего напоминает то, чем оно по сути является: огромный картонный ящик. Почему у меня на кухне огромный, длиной в метр, картонный ящик, лучше меня не спрашивать: эта история началась еще прошлой осенью, когда ветром любопытства меня занесло на выставку камелий Шанель, и,так как ветер любопытства с тех пор сменил направление и стал ветром приключений, я уже понимаю, что так скоро и так просто эта история не закончится. На выставке, куда я в целях общего развития повела детей, нам вручили три шарика камелии с советом “уложить их спать” в декабре во влажный песок, а в апреле “нежно разбудить” и высадить в специальный грунт. А в апреле всей Франции было не до специального грунта и найти его не представлялось возможности, вернее, возможность была, но только одна: заказать на Амазоне 40 кг этой земли. Земля пришла в этом огромном картонном ящике, причем в аккурат когда муж начал выздоравливать от коронавируса и перестал думать о близкой смерти. А тут приносят до черта земли. Муж очень вежливо: “Дорогая, зачем тебе столько земли? Что ты собралась закапывать?” Даже когда я объяснила, что вся эта земля для того, чтобы срочно высадить три шарика камелии, он не потерял самообладания, а просто сообщил, что чувствует себя гораздо лучше.

Теперь камелии высажены и дети влюблены в этот ящик, они решили из него сделать ладью викингов. Ладьи викингов, рассказала я им, украшались резными головами чудищ, чтобы напугать местных жителей, и головы эти снимались, чтобы не напугать духов, обитающих в реке и на берегах, и ставились обратно только перед нападением. Дети решили не вдаваться в такие технические подробности, просто укрепили бока лодки скотчем и расписали её: с одной стороны грудастый дракон изрыгает пламя и серу, с другой сфинкс охраняет пирамиды, а с третьей семисвечник и скрижали. Корму они расписать не успели, так решили плыть. Я очень хочу сохранить эту лодку для будущих поколений, сохранить её как сфинкс охраняет пирамиды, сберечь как евреи берегут свои заповеди, написанные на скрижалях, я буду изрыгать пламя и серу на любого, кто на неё посмеет покуситься. Всё это с надеждой, что через тысячу лет два каких-то молодых археолога будут смотреть на этот артифакт и ломать себе голову что бы это могло значить. Это будет знаменитый “парижский драккар” и её будут показывать в музеях и будут созданы новые исторические теории, объясняющие её существование, и никто не догадается, что эта лодка — результат неловкого и неполного образования, которая одна мама пыталась дать двум детям в начале двадцать первого века.

Но да, муж прав, с первого взгляда на ладью викингов похоже мало.

-Это надо выкинуть, — говорит он.

-Не надо, это же их ладья. У каждого свой портшез, — улыбаюсь я и выигрываю этот спор. Муж смеется и, осторожно обходя ладью, идет обратно к компьютеру, к своим лекциям.

Дело в том, что когда моему мужу было десять лет, он прочел и влюбился в “Проклятых королей” Мориса Дрюона. Всё: средневековье, рыцарство, война, любовь и интриги его покорили. Он этим жил. Он этим горел. И решил смастерить себе портшез — почему именно портшез его так впечатлил, не знаю, но в этом и красота нашего восприятия мира: мы выбираем неожиданное, мы выбираем несоответствующее, мы выбираем неразумное и мы это любим, своей любовью ставя этот предмет на нам одним понятное место. Итак, Ариэль принялся мастерить портшез из фанеры. Помогал ему в этом отец и соседский мальчик Роже, который обладал двумя неоспоримыми достоинствами: он разделял энтузиазм насчет портшеза и у него была смешная такса по кличке Шерхан. Согласитесь, золото, а не друг.

Короче говоря, портшез этот они соорудили, получился он, правда, крохотный, ни Ариэль, ни Роже влезть в него не могли, только младшая сестра Ариэля, Кароль. Ну, или Шерхан. И ручки, чтобы нести его, они приделать к нему тоже не могли. Но это не остудило их энтузиазм. Кароль расписала красками этот “портшез”, нарисовала сердечки, цветочки и принцесс и получилось очень красиво. Но как же его нести? Ариэль нашел выход: он прибил ко дну портшеза роликовые коньки, свои и сестры, а впереди, как у санок, прикрепил веревку. Когда его мама увидела это творение, она молитвенно сложила руки на груди: “Что это? Что это такое?”, на что Ариэль гордо ответил: “Это портшез.” Его мама, как всякий благоразумный человек рассмеялась: “Но, сынок, это же совсем не похоже на портшез.” Но её никто не слушал. Ариэль посадил Кароль в портшез, позвал Роже, тот кликнул Шерхана, Ариэль схватил веревку и они покатили. 

А надо отметить, что дом детства моего мужа стоял на небольшом холме. — немаловажное обстоятельство, когда ты бежишь и тянешь за собой коробку на роликовых коньках, в которой визжит твоя младшая сестра, рядом бежит твой друг и отчаянно тявкает его собака: этот удивительный портшез на роликах благополучно обогнал своих носильщиков, свалился на бок  и развалился под визг сестры, лай собаки и вопли мальчишек.

В любом случае, одного упоминания этой истории достаточно, чтобы ладью оставили в покое и викинги, прибежав из детской, вытолкнули её в открытое море, то есть в прихожую.

Вечером мы укладываем викингов, исследователей пирамид, докторов в кукольном госпитале и фей-фермерш спать. Мы купаем, читаем, молимся, выключаем свет. И тут оказывается, что они никакие не викинги, не феи-фермершы и не принцессы единорогов. Они, оказывается, евреи, которые вышли из Египта и забыли с собой взять воды и сорок лет блуждали по пустыне, другого объяснения их внезапной и неутолимой жажде просто нет. Потом, оказывается, что мы не поняли друг друга и наше “пора спать” они восприняли как “пора вытащить все, абсолютно все книги с книжных полок, выбрать себе по полдюжины и лежать с ними, читая спокойненько где-то так до полуночи”. Мы уговариваем, целуем, поим, убираем, рычим и умоляем. В конце концов, просто закрываем дверь. Две двери. 

Весенняя ночь приходит поздно, она гулёна, весеняя ночь, никак не хочет ложиться в моём доме, как и мои дети. Я беру бокал вина и подхожу к окну . Вот ночной парк, вот свет уличных фонарей, вот свет луны и чьих-то окон. Возможно, даже наших. Вот машут во сне ветвями старые каштаны. Я снимаю с себя джинсы и рубашку, надеваю длинное, как мои грёзы, прозрачное, как моя кожа платье с рукавами-колоколами, всё усыпанное стразами, и взлетаю высоко, высоко, над парижскими крышами, над дымчатыми облаками, туда, где со мной говорят звезды. Оттуда сверху я вижу эту квартиру на грани парижского сада, где в детской безмятежно всё-таки спят дети, светлая головка на одной подушке, темная на другой, в столовой старинное бюро, на котором разбросаны исписанные мною листки, в спальне щурится на экран бородатый мужчина в очках и бормочет: “Вот как, как им это объяснить, чтоб они поняли?”

-Что это?-Говорю я себе. -Что это?

Feaured image: Image par Andreas Lischka de Pixabay