Любовь, это драгоценность, это знают, те, кто её ищет. Любовь, это иллюзия, это знают те, кто её находят. Любовь, это истина, это знают те, кто не могут её найти. Любовь, это то, что внутри нас, это внутренний орган, который совсем не изучен и совсем не лечится. Это знают те, кто уже понимают, что они ничего не знают.

В этой тьме, если долго упрашивать, бабушка Поля время от времени зажигала одни и те же три звезды: её отец Мойше был парикмахером; когда пришли немцы, её забрали в гестапо; и она очень красиво пела.

Моня стоял в калитке в старых разбитых туфлях, в семейных трусах яркой и сложной расцветки -- на них, этих трусах , как на гобелене из Байё, всегда много чего происходило: зайчики гоняли в мяч, плыли кораблики, бежали облака, росли цветочки и летали воздушные шарики, --стоял с домашней цигарочкой в зубах.

После госпиталя Моню отправили в танковое училище, откуда он вышел лейтенантом. Так в тогда еще не гвардейской танковой армии Богданова появился новенький командир танка: маленький, метр пятьдесят шесть, белокурый, светлоглазый, гонористый и горластый, своевольный и бесстрашный Моня, Моня Якубсфельд.

--Какой ужас, -- флегматично заметил риэлтор.

В противовес общественному мнению, не так страшен сам конец света, как то, что будет, если его пережить. Потому что так устроен этот мир, что те, кто переживёт его крушение, долго еще будут подвергаться мелким и болезненным неприятностям, чем мельче, тем больнее, чем незначительней, тем невыносимей.

Оно того стоило. Тысячу раз стоило. Каждый шанс, который я упустила, каждая песня, которую не спела, каждая сцена, на которую не вышла. Тысячу раз оно того стоило: одним летним днем петь "А идише маме" вместе с маленькими детками, соратниками по старшей группе детского сада моей старшей дочери. Учительница, готовясь к празднику, посвященному мамам, попросила меня... Читать далее →

Меня это все начинает бесить. Но Ариэль решил сегодня вечером быть невозмутимым. Он вновь возвращается к своему маленькому кусочку хлеба и методично выравнивает слой масла на нем с ювелирной точностью.

Предвкушением полны все кафе, магазины, киоски, банки и агентства. Предвкушением полны улицы, переходы метро и парижские голуби над головами. Предвкушением полно бледное, робко голубеющее небо.

Психолог этот, кстати, очаровательная женщина приблизительно моего возраста и превосходящего интеллекта, смотрит на меня так же, как на меня испокон веков смотрят все психологи и терапевты: с выражением крайнего сочувствия на лице. Я решаю в ответ посмотреть на неё также. Некоторое время мы вот так сидим и смотрим друг на друга с выражением экстремального сочувствия и понимания на лице.

Я открываю рот, что категорически нет, ты же видишь, который час, но в этот момент мой внутренний голос решил, что это самый подходящий момент, чтобы бросить шапку оземь: "А-а, черт с ним!”