Весенняя ночь приходит поздно, она гулёна, весеняя ночь, никак не хочет ложиться в моём доме, как и мои дети. Я беру бокал вина и подхожу к окну . Вот ночной парк, вот свет уличных фонарей, вот свет луны и чьих-то окон. Возможно, даже наших. Вот машут во сне ветвями старые каштаны.

Жизнь бокала полна бесконечным ожиданием с редкими всплесками безграничного ужаса и фантастического гламура. Как у шпиона.

Да, да, город, подаривший миру стольких писателей, стольких вскормивший, уморивший голодом, полюбивший и убивший равнодушием, этот самый город пишет свои самые знаковые шедевры на ардуазах и на ламинированом картоне, полные красноречия, поэзии и драмы шедевры, шедевры, вызывающие слюну во рту и слезы в глазах.

Я смотрю на торт. У него тоже вид фаталиста. 

--Какой ужас, -- флегматично заметил риэлтор.

Буся постучала тихонько по столешнице. Вольф Амадеусович без слов постучал за ней.

Еврейский пасхальный седер сам по себе необыкновенно сложный церемониал, полный значения и смысла, за которыми прячутся скрытые значения и смыслы, которые в свою очередь прикрывают другие, более глубокие уровни таинств, а те ещё более глубокие. Уровень мистицизма зашкаливает. Уровень домашних приготовлений практически смертелен для неподготовленного индивидуума.

Как нет предмета, который не подошёл бы еврею для фамилии, так нет предмета, который не подошел бы еврею для невроза. Возьмём, к примеру, наше кухонное окно. Казалось бы, все просто: прямоугольник света или тьмы, зависит он от солнца и луны, то светится, то меркнет, как и мы, в простой и белой раме, и притом, с... Читать далее →

Из чисто техасской вежливости продавщица подавляет выражение ужаса, промелькнувшее у неё на лице — выбросить пару ковбойских сапог! С таким же цинизмом я могла сказать, что выбросила тело бабушки.