Розы, крепость и темнота.

-Мамочка, а почему ты это любишь?

Ужин. Мой сын- карамельные лохмы волос над сверкающим краем стакана, из которого он пьёт жадно, большими глотками,- устал после тренировки.

-Люблю что?

-Историю. Ну, Древний Рим и Британию там всякие…

Стол накрыт белой в розовых цветах скатертью, из лампы над столом льётся желтый свет, обрамлённый черными проемами окон, выходящих в ночь, где качаются высокие сосны на холодном ветру. Мой отец улыбается моей дочери. Та помпезно открывает каждую из открыток, подаренных ему накануне на его день рождения и «читает»: «Моя любимая дедушка! С Днём Рождения. Подарок.»

Мама держит самую младшую малышку на руках и та открывает беззубый рот в полном восторге от одного вида бабушки.

И я струсила. Перевела разговор. Я не сказала сыну правду. Сыну, который своими смешными, круглыми пальцами неуклюже роется в коробке шоколадных конфет, наконец, выуживает несколько и кладёт их мне кучкой на тарелку: «Это тебе, мамочка». И, отвернувшись, облизывает эти пальцы. Не сказала ему правду.

Не сказала, что я, оказывается, очень хорошо могу себе представить, что такое быть Стеной Императора Адриана в туманном Альбионе,  что такое быть Римской крепостью на самой северной её границе.  И ещё лучше могу себе представить, что это такое быть в ней солдатом. Потому что иногда, на рассвете, перед тем как я проснусь, до меня доходит весь ужас моей ситуации, вся непоправимость и неизмеримость моего одиночества.

Как там и тогда, стелется предрассветный туман по земле, свинцовым сном придавлено тело к постели. Как там и тогда, то, что я защищаю, то, за что я стою, так бесконечно далеко от меня, за столько миль и километров, что могло бы быть и за сто лет- все одно. И как там и тогда, с леденящим душу воем из предательского этого тумана на меня нападают враги- старые, дикие страхи, ошибки и неудачи. Их длинные волосы поседели в ратных трудах,- это я заставила их поседеть!- их выдубленные непогодой тела носят шрамы старых битв, -это я нанесла эти удары!- и они кричат жутко, потому что знают, что это у меня от такого крика сворачивается кровь в жилах. И каждый раз кажется, что это конец. Но я подымаю своих по тревоге, своих старых ветеранов с подбородками, натертыми до мозолей ремешками легионерских шлемов. Я так долго стою на этой стене, вглядываясь в темноту за ней, что я больше не знаю кто куда бежит по тревоге, на какие позиции, но я знаю, что Упрямство и Противостояние стоят прямо за мной, между ними — Веравсебя, самый молодой из нас, зажат с двух сторон, дрожит, но сжимает поднятый меч так, что белеют костяшки тонких пальцев. И мы опять отстаиваем меня, одинокую крепость в ползущем тумане.

Наступает рассвет, за ним- утро. Рассеивается туман и воющие страхи отступают, растворяются в лесах. И я снова, как древнеримская крепость- сильная, уверенная, непобедимая.

И как Древний Рим же — до того раза, когда меня победят.

И я не смогла ему об этом сказать. Потому что желтый свет, розы на скатерти, неловкие пальцы и беззубый рот.

photo credit: Lord Skully Eilean Donnan Castle (3) via photopin (license)