Королева в Изгнании.

Любовь к сумкам ко мне пришла поздно. Я много лет ходила буквально с чем попало и не могла понять, как можно испытывать страстные чувства к куску кожи или ткани с ручками или ремешком, это же не человек, не книга и не музыка!

Но так получилось, что вскорости после свадьбы мы переехали в Гринвич под Нью Йорком -кто знает, тому объяснять не надо, кто не знает, постараюсь объяснить в двух словах: небольшой городок, напрочь оторванный от реальности, в котором ходить без Шанель, Луи Виттон, Эрмес, ну, на крайний случай, Прада на руке не просто неприлично, а является чуть ли не вызовом обществу.

Мне пришлось всерьёз задуматься о том, что же всё-таки висит у меня на сгибе руки. Я долго искала, перебирала, отчаивалась; все эти поиски напоминали мне поиски свадебного платья и были, следовательно, хорошим знаком: платье это я в своё время таки нашла, одно, единственное, неповторимое, самое прекрасное в мире платье.

Мои предчувствия меня не обманули и я в самом деле вскоре нашла свою избранницу. Не Шанель, как думала, но жизнь тем и прекрасна, что полна сюрпризов.

Моей любимой оказалась куполообразная, цвета аметиста, роскошного и загадочного, выполненная из мягчайшей кожи «наппа» сумка «Кутюр» от Валентино Гаравани. Её царственные формы и королевский цвет, её трудоспособность-в неё влезало полдома- и выносливость-семейный отпуск в Израиле, о котором речь пойдёт отдельно,- роднили меня с ней. Как и она, я-Королева в изгнании, rоролева, способная ею остаться без мантии и без подданных, остающаяся ею в любых обстоятельствах. По крайней мере, пытающейся ею быть.

Я таскала свою красавицу везде с собой. Иногда, в тяжёлые моменты, её плетёные ручки в моих руках приносили мне ту же уверенность в себе, что и рукоятка шпаги в руках мушкетера.

Годы в Гринвиче были прекрасными и нелегкими. Приближалась Бар-Мицва моего сына. Как мы ему обещали, в награду за его добросовестный труд -он готовился к этому дню в поте лица, уроки с двумя раввинами два раза в неделю,это и для взрослого немало,- мы повезли его познакомиться с его исторической Родиной. Вместе с нами поехали и мои родители. Итак, представьте себе: Израиль, мои родители, мы с мужем, сын-подросток, двухлетняя дочь и моя сумка.

Надо сказать, что мой муж- неутомимый лягуш-путешественник, для которого города, горы, реки, пустыни, базары и расстояния между ними — не преграды, своими длинными ногами он может мерять дорогу часами. У всех остальных членов семьи ноги покороче, но желание не сдаваться- неизмеримо. Поэтому мы исходили, излазили, избегали и използли всю страну, насколько это возможно с мужем, родителями, сыном-подростком, маленькой дочкой, мной и сумкой.

Это были незабываемые две недели, мы плакали на могилах, смеялись в объятиях друзей и родных. Мы были измотаны, но счастливы. Моя сумка имела бледный вид.

По приезду я посмотрела на нее критично. Бледное зимнее солнце безжалостно высвечивало её потертую кожу и странные разводы на боках. Я вздохнула и отнесла её в кожаное ателье, известное тем, что они когда-то делали туфли на заказ для Джэклин Кеннеди, у которой одна нога, как известно, была короче другой. Моя сумка, решила я, как Черчилль или Джеймс Бонд, заслуживает только самого лучшего!

Толстая итальянская тетушка за стойкой ателье осмотрела мою сумку нежно и со знанием дела, как педиатр ребёнка и ткнула пухлым пальцем в пятно.

-Что это?

-Солнцезащитный крем,-честно сказала я.

Она укоризненно покачала головой и ткнула в другое пятно.

-Хумус,-призналась я. Она улыбнулась, но языком зацокала с ещё большей укоризной.

-А это?

-Вино… Или водка,- мне стало стыдно и я начала краснеть.

-А это?

-Не знаю. Пластилин?

-Нет, пластилин кожу не прожигает. Вы что, в зоне военных действий были?

-Нет, просто семейный отпуск в Израиле…

Тетушка вздохнула и сказала, чтобы я пришла за сумкой через две недели, будет как новая, пообещала она с еще одним вздохом. Было ясно, что ее мнение обо мне равнялось мои способности заботиться о прекрасном представителе кожаной галантереи, то есть, были равны нулю. Уже в дверях я обернулась и увидела как она озабоченно рассматривает мою сумку. Поймав мой взгляд, она опять покачала головой и пригрозила мне пальцем.

Через неделю я забрала свою королеву из мастерской. Она выглядела как Кейт Миддлтон после утомительного трансконтинентального перелёта- шикарно. Я любовалась вновь лоснящейся фиолетовой кожей и золочеными замками и чувствовала себя самой несчастной женщиной в мире. Через несколько месяцев нам предстоял переезд из Нью-Йорка в Париж и значит, я должна буду расстаться не только с друзьями, сестрой и родителями, я должна буду оставить в США своего любимого сына. Я отдала бы все, все что у меня было, чтобы мой сын мог поехать с нами, но как оказалось, все, что у меня было никому не было нужно.

Время идёт и страшные, и прекрасные вещи по очереди случаются с нами. Мы уезжали из Нью-Йорка ночью и в безжизненном свете ламп аэропорта Кеннеди мы все выглядели бледными и осунувшимися. Аметистовый цвет сумки казался серым, пока мы ждали посадки.

Вскоре по приезду в Париж я забеременела, забеременела в тот самый день, когда мой врач, известнейший светило, сочувственно посмотрел на меня и вздохнул: «Мадам, я буду с Вами откровенен: шансов иметь ещё детей у Вас практически больше нет.» Мы устраивались в новой Парижской жизни: живот рос, мы с дочкой знакомились с городом, муж работал. На каникулы к нам приехал сын и мы были опять одной семьёй, как прежде. Сумке было нелегко: в Люксембургском саду, том самом, в котором юный Людовик XIII некогда учился стрелять рябчиков, моя тогда ещё младшая дочь положила в неё недоеденный персик, который я нашла только через два дня случайно- сумка очень объемная,- в зимнем саду Отой, который Наполеон выстроил для прогулок своей возлюбленной Джозефины; в знаменитом саду Акклиматасьон, детище другого Наполеона, убийцы и создателя Парижа одновременно, на неё вылили бутылку ледяной воды. А однажды утром я взяла её за плетёные ручки и мы пошли в роддом, пешком, вдвоём, две королевы в изгнании, потому что изгнание- это такая вещь, что даже когда ты находишь свой дом, ты часть своего изгнания приносишь с собой. И наоборот.

Когда родилась наша младшая принцесса- прошу прощения, царица,- так вот, когда родилась наша младшая царица, все в нашей жизни изменилось. Как говорят, один ребёнок меняет тебе жизнь, второй усложняет её в десять раз, третий в сто, а четвёртый уже ничего не меняет, потому что в большинстве случаев ты его просто не можешь найти.

Найти нашу маленькую царицу было тогда ещё легко, а вот найти решение вопросу с сумкой было сложно. Ходить по многолюдным улицам Парижа с сумкой для подгузников и с моей Королевой я не могла- она одна была размером с сумку для подгузников! Что же делать? Эврика, подумала я и попробовала сложить в неё подгузники, влажные салфетки и ползунки. Если Вы никогда не видели обиженного вида сумку, вы не видели «Кутюр» от Валентино с вываливающимися из неё подгузниками.

Мы посмотрели друг на друга. Мы столько пережили вместе, мы понимаем друг друга без слов. Я вынула все из сумки. Я выпотрошила её. Из единственного кармана выпали карточка Нью-йоркского метро и крохотный деревянный попугай, которого я носила с собой тринадцать лет, с тех пор, как сын был маленький. Я тщательно протерла сумку лосьоном для кожи. Я набила её мягкой бумагой, я застегнула молнию, я отнесла её в шкаф.

Когда-нибудь наступит наше время опять. Подрастут царицы и принцессы, вырастут принцы. Я буду седее, но только и всего. Когда-нибудь я опять буду носить тебя на изгибе руки, потому что то маленькое пухленькое тельце, которое на нем сейчас, будет бегать самостоятельно. Я буду с тобой бережна и осторожна, я никогда не буду ставить тебя на пол, я не буду поливать тебя хумусом и водкой. Я буду спокойна и праздна. Время идёт и все вещи, прекрасные и не очень, случаются с нами по очереди.
photo credit: Cedpics Street ballet via photopin (license)